Я отлично помню, что Николай Александрович Булганин, видный советский государственный деятель, в пятидесятые годы председатель Совета Министров — бабушкин земляк и, кажется, одногодок. Еще я слышал, что кто-то из бабушкиных сеймовских знакомцев писал ему в Кремль, и он не только ответил, но даже очень помог. В трудные свои времена бабушка тоже подумывала написать ему, но все ждала, когда еще хуже будет…
Я киваю сквозь подступающую дрему. Да, наверняка была бы первым человеком в государстве. А как же иначе?
Пламя с фитиля колеблется и чадит. Легкий фиолетовый туман наполняет комнату, вызывая сонную дурноту. Я креплюсь изо всех сил. Но бабушка бдительна. Быстро раскидывает большую постель, себе стелет на сундуке с приставным стулом. Я со стоном скидываю одежду и падаю в недра пуховой перины на трехспальную, никак не меньше, кровать. Деревянный настил при этом отзывается чудовищным треском. Всю ночь он будет следить за каждым моим движением. Мелкие скрипы сопровождают даже дыхание. Может, поэтому слаще сна, чем на этой кровати, я не испытывал (идеально крепкий сон вообще незаметен).
Несколько раз за ночь просыпаюсь настолько, чтобы поднять голову, — бабушка в очках колдует над моей одеждой. Слышен тихий ропот:
— Думала, дочек выучу — докторами наук будут… Потом думала: может, этот — с диссертацией своей… Жить хорошо начнет. А ей все конца-краю не видно. Заучился уж, наверное, с ума бы не сошел. Начальник, говорит, а сам в драных штанах. Может, врет все? И когда наконец женится? Мотается по свету — ни богу свечка, ни черту кочерга…
Последний раз проснулся — уже светало. Бабушка с моей кожанкой на коленях сложилась вдвое — задремала — маленькая и древняя, в своем шатком мирке сама, словно ускользающая шагрень.
Пламя в лампе прыгает, как пьяный злой гомункулус. Сквозь сонный дурман чувствую под ложечкой резь любви и жалости. Раздраженно мычу:
— Да ляжешь ли ты наконец? Спать не даешь!
Она вскидывается, конфузливо улыбается, послушно увертывает фитиль.
Утром, отоспав двенадцать часов и выспавшись нещадно, обнаружил завтрак на столе, свои вещи отутюженными, а бабушка за столом с позапрошлогодней «Работницей» в руках.
Моя «Ракета» уходила через час, нужно было торопиться. После завтрака был наскоро соблюден церемониал с наследством (описан выше), бабушка надела плисовый салопчик на случай проводов, и мы вышли во двор. Я сказал ей твердо:
— Все, бабуся! Дальше пойду один.
— Ну-у, — жалостно скривилась она и только было хотела поканючить, как у нижних соседей за стеной веранды что-то ворохнулось.