Поскольку до конца стихотворение я не помнил, от редактора „Протуберанца“ поступило предложение всем попробовать его дописать для раздела „Ты можешь физиком не быть…“.
Памятуя давний бабусин урок, а также предостережение геофизика Городницкого, что к поэтам-начальникам подчиненные относятся с некоторым недоверием (ему виднее — он сам известный бард), выполнил задание редакции суровой прозой.
„Квазинаучное апокалиптическое“. (Светлой памяти тети Шуры Гороховой посвящаю.)
„В тот день солнце выплюнуло три черных протуберанца, и неистовый магнитный смерч через несколько минут вонзился в ионосферу нашей прародительницы, сорвав с нее голубую вуаль космического уюта. Сразу же небо из небесного сделалось желтым. Над землей заметались хвостатые стержни — зародыши смерчей и ураганов. В лесах, ставших как порох, обезумели звери, левиафаны морей бросили планктонные пастбища и начали метаться в поисках скал, подходящих для самоубийства, в погребах разом скисло молоко, и кровь человечества загустела на полтора сантистокса…“
Сотруднички прочитали, посмеялись — не справился, слишком похоже на вступление к научному отчету. И сам вижу…
Хорошо, что в городецком „убежище“ всегда прохладно. Последний раз бабуся меня порадовала — выглядела совсем молодцом».
2. «Завтра долгожданное затмение. На меня оно нашло сегодня. Сорвался из-за пустяка, буквально облаял при всех безропотного Леню Белкина — „за недобросовестность“, хотя именно он добросовестен до занудства, чем и раздражает меня вот уже третий год (зато лучшего помощника придумать невозможно). Обедать не стал, пошел со сводками к себе. Часа в четыре пополудни несусветно захотелось спать. Прикорнул на почти неразложенном спальнике, на один оборот раскатал и сразу, как будто за этим меня и звали, оказался в моем городецком доме. Время суток — ранний вечер, часов, может быть, семь или восемь, время года — поздняя осень или ранняя весна.
Я в своем замшевом негреющем плаще стою на веранде — у окна над лестницей, жду солнечного затмения. Меня нисколько не смущает, что солнца не видать, оно за горизонтом, — главное, дождаться. Тогда все будет тип-топ. Стою и не то слышу стук, не то чувствую необходимость спуститься и открыть нижнюю дверь — в этом вопросе ясности нет. Ясность начинается, когда я, спустившись, нашариваю большой крюк, снимаю его и открываю правую половинку двери из полумрака в кромешную темноту. Но внизу никого нет, что, естественно, меня разочаровывает. И тут же что-то или кто-то начинает тупо и сильно тыкаться мне в колени, стараясь отпихнуть меня в сторону и просочиться на нашу с бабушкой территорию. Я сильно напрягаю ноги, и первый напор мне удается сдержать. Рукой я нашариваю огромную собаку с лобастой кудрявой головой — какой они там породы, терьеры, что ли, черт их знает? Глупая незлая псина предприняла еще одну попытку, и снова я „в победителях“, хотя устоял на пределе сил.