— Что за птица? Ма-асквич (с нажимом на «а»), что ли?
— Да не, — заступается Авдей Семенович. — Местный. Барыни одной внук.
На пристань я прибыл за десять минут до «Ракеты», взял билет и пошел искать укромное место. Такое нашлось на носу дебаркадера. Я сел на один из двух ржавых кнехт и достал письмо. «Письмо с того света». Подержал его в руках со смешанным чувством нетерпения и страха. Даже не страха, пожалуй, а неуверенности, беспомощности, преждевременной досады, какая возникает при односторонней телефонной связи, когда ты прекрасно слышишь далекого собеседника, а тебя — нет. Впрочем, был и страх — боязнь упреков, даже незначительных, которые сейчас обернулись бы для меня проклятьями.
Как ныряющий набирает воздух перед погружением, я почти машинально огляделся, и привычная красота жилого мира обласкала и успокоила меня. Сзади на горе рассыпался деревянный город, значительно обновленный и почужевший за последние годы, но отсюда, с Волги, как и в памяти, выглядевший прежним и родным.
Впереди через реку открывались канонические заволжские дали, справа вверх по течению громоздилась плотина с угадывающимся рокотом турбин, и над всем этим висело прощальное багровое солнце, упираясь мне в лицо живым светом огненной стружки, щедро насыпанной поперек текущей воды.
Отвернулся, щурясь и моргая. Подсохший конверт сам вскрылся. В нем было шесть густо исписанных разнокалиберным бабушкиным почерком половинок тетрадного листа и, по обыкновению, была вложена чистая почтовая открытка с бабушкиным адресом — только пиши знай.
«Здравствуй, милый внучек
Аркаша!
Адрес я точный твой не знаю, ты мне не дал, вот и пишу, как в одном рассказе мальчишка написал в деревню дедушке. Может, бог даст, ты его и получишь. Ты ведь еще ничего не знаешь. Дом-то наш сгорел, и нет его больше. Так что живу я сейчас в интернате номер один. Но ты не беспокойся. Мне здесь очень хорошо, даже не ожидала. Только, как получишь, сразу напиши, а то я все плачу и плачу, боюсь, тебя не увижу.
Чувствую я себя хорошо, и ничего нигде не болит, только слабость вот, и холод иногда подступает к сердцу. Особенно ночью. И так-то тоскливо сделается.
Нас здесь много после пожара. И мы не скучаем.
Милый внучек, ты не огорчайся и не переживай. Но все погибло при пожаре. И все бумаги, и что я тебе показывала.
Если бы ты видел, как кругом все горело! Видывала я пожары и раньше, а такого не помню. Даже когда бугровские мельницы горели. Прямо как Москва в двенадцатом годе. Восемнадцать домов пылало. Машины приехали. Пожарные с трубами своими носятся, да куда там. Я сначала испугалась. А потом нисколько. Села, чтобы не мешать, на школьном крыльце в сторонке и смотрела, как кто себя ведет. Всех видно как на ладони. Вот уж Авдюшка алчный, так и снует как челнок. Сам от страха визжит, а все из окна барахло выкидывает. Смотреть противно.