Он опять свирепо взлохматил волосы.
— Едва взошло солнце, как все побежали на раскопки, и я тоже пошел. Теперь они раскапывали по всем правилам, а я делал рисунки. За первой комнатой оказалась вторая, и в ней каменная плита, вроде надгробия. Плиту сняли, и оказалось, что в гробнице лежал скелет человека с мечом. Очевидно, это был воин. Меня поразила величина его костей, — это был огромного роста, сильный человек. Отчего он умер? От смертельной раны? От укуса змеи? Я зарисовал скелет со всех точек и все старался представить себе, как этот человек выглядел много веков назад, какое у него было лицо, какие глаза… Каждый предмет, который лежал там, археологи брали с тысячью предосторожностей и очищали кисточкой от песка. А я все смотрел на мертвого воина и видел его живым, в доспехах, на горячем коне… — Он покачал головой. — Я сделал столько рисунков, что вечером никак не мог заснуть и вертелся на раскладушке, как мышь в сене. Об обиде своей я, конечно, забыл начисто. Каждый день я работал до вечера словно одержимый, а потом опять шел один в пустыню и рисовал для себя.
Он помолчал.
— Но у меня появился какой-то зуд: мне все время хотелось рыться в песке, — продолжал он упавшим голосом. — Черт его знает почему, но я был уверен, что снова найду что-нибудь. И вот однажды вечером, когда я уже закрыл этюдник и собирался возвращаться в лагерь, я сунул руку в песок и стал рыть ямку. Там ничего не было, и я уже хотел уходить, как вдруг царапнул ногтями по чему-то твердому. Я стал рыть обеими руками и отрыл вазу. Это было как во сне. Великолепная ваза с крышкой, украшенная орнаментом. Крышка была разбита, и можно было только догадаться, что сверху на ней было скульптурное изображение: сохранились только плечи и грудь, прикрытая щитом. Но голова исчезла. До самой ночи я копался в песке, исцарапал руки, из-под ногтей сочилась кровь… Я перевернул, наверное, горы песка, но головы не нашел. И наконец, явился в лагерь, прижав к груди вазу.
Он снова замолчал.
— Ну? — спросила я, еле переводя дыхание. — Что же было дальше?
— Что было дальше? Когда главный археолог увидел вазу, я думал, у него будет инфаркт. Все сотрудники сбежались, стали разглядывать вазу, боялись на нее дышать… Я уже промолчал о том, как тащил ее из песка, за ухо, словно котенка. Главный археолог сказал, что завтра улетит в Москву и повезет с собой вазу. Потом он посмотрел на меня так внимательно, словно видел в первый раз, и спросил, отметил ли я то место, где нашел вазу. Я сказал, что копал словно экскаватор, перебросал массу песка, чтобы найти голову, и, конечно, сейчас в точности показать это место не смогу. Он застонал так, будто у него заболели зубы, и я понял, что опять все сделал не по правилам. Но я ведь думал не о правилах, я думал, как бы найти голову, которая пропала. Потом главный археолог опять посмотрел на меня, и лицо у него стало такое несчастное, какое бывает иногда у моей мамы. «Я вас очень прошу… — сказал он раздельно. — Нигде не копайте, пока я не вернусь! У вас какой-то поразительный дар: там, где вы случайно опускаете руку, оказывается сокровище. Это иногда бывает с новичками. Но дело в том, что археология — это не рыбная ловля, это наука. И к ней надо относиться как к науке, хоть вы и не археолог. Даже страшно представить, какие открытия, может быть, мы потеряли из-за того, что вы не позвали нас, когда нашли эту вазу. Я вас не прошу, я просто приказываю: ничего без меня не копать. Поняли?» Вот все, что он мне сказал.