Эллиот стягивает с меня очки и беспокойно разглядывает мое лицо.
– И от какого же они дизайнера тебе достались? – спрашивает он, не сводя с меня глаз.
– Очки? Ни от какого. Купила их в «Топшоп» два года назад.
Он смеется и возвращает очки на место.
– Нет. Не очки, а мешки под глазами, дорога-а-а-ая моя.
Эллиот гогочет и тянет меня к стоянке такси. Хихикаю в ответ и залезаю в машину, сажусь рядом с ним.
Такси уже совсем отъехало от вокзала, когда я замечаю в толпе спутанные каштановые волосы и знакомый силуэт. Не могу понять, отчего меня трясет – то ли от шока, то ли от восторга. Ной приехал за мной!
– Стойте! – кричу я.
Вот только это не Ной. Когда парень оборачивается, я понимаю: он ничуть на него не похож. Это отчаявшееся воображение играет со мной в кошки-мышки.
Таксист хмыкает, когда я падаю обратно на сиденье. Эллиот мягко гладит меня по руке.
К счастью, ехать нам недалеко. Но когда мы вылезаем из такси возле гостиницы, которую забронировал Эллиот, я не могу удержаться от скепсиса. Она и рядом не стояла с теми отелями, в которых на гастролях жила я. Фасад явно обтрепан, стены исписаны граффити.
Эллиот пожимает плечами.
– Все, что удалось найти в последнюю минуту. У нее по крайней мере хорошие отзывы на ТрипЭдвайзор!
Вцепляюсь в руку Эллиота, и мы идем внутрь. Уже то, что мы с ним вместе, стоит для меня всех денег мира. И я лучше буду счастлива здесь, в картонной коробке, чем стану умирать от скуки в роскошном отеле. Лишь бы мы были вместе.
Хотя еще довольно рано, портье отдает нам ключ от номера, и мы тащим мой чемодан по трем лестницам наверх. Нас то и дело разбирает смех, когда мы шаг за шагом воюем с этим чемоданом, и я уже не могу толком дышать. Отсутствие сил (не надо было мне пропускать физру в школе, ой не надо было!) и вечное наше хихиканье усложняют задачу в разы.
Не только внешним видом отличается эта гостиница. Внутри она еще и куда теснее. В нашем номере только две односпальные кровати, придвинутые вплотную к стенам. Крошечное окошко – но, естественно, никакого намека на Эйфелеву башню на горизонте. Вместо нее меня встречает кирпичная стена и пожарная лестница. На этой стене я вижу надпись: L’AMOUR EST MORT. Эллиот переводит: «Любовь – это смерть». Я мысленно соглашаюсь с автором надписи.
В ванной лейка душа почему-то торчит над унитазом. Приходится сильно сутулиться, чтобы воспользоваться ею как полагается.
– Зато убиваем двух зайцев одним махом, – смеется Эллиот, заглянув в дверь.
Мы бесформенными кучами валимся на кровати. Я была совершенно поглощена своими страданиями – о Ное и нашем с ним разрыве, – и действительно даже не задумалась, как себя, должно быть, сейчас чувствует Эллиот. Лежу, думаю о них, и какая-то часть моего сердца просто разрывается от мысли, что Аллиотов больше нет.