В тот же вечер, после ужина, слушали девятичасовые новости: японцы устроили массированную атаку на американский флот в местечке под названием Перл-Харбор. Поскольку это случилось лишь час назад, детали пока не были известны. Ясно одно – война неизбежна, если уже не началась.
– Как это могло случиться час назад, если сейчас вечер, а они сказали, что налет был совершен в семь утра? – недоумевала Полли.
– Все дело в разнице во времени, Полл, – объяснил ей отец. – Они находятся на другом конце света, плюс двойное летнее время. У них сейчас завтрак, а у нас – время ложиться спать, особенно тебе.
По воскресеньям всегда укладывались пораньше, поскольку живущим в Лондоне нужно было рано уезжать. Мало-помалу все разошлись по своим спальням.
* * *
Почему-то именно этот день стал для многих из них неким водоразделом, поворотным пунктом.
Добравшись до своей спальни, Бриг медленно разделся – пиджак, жилет, фланелевая рубашка, шерстяная фуфайка, брюки, подтяжки, кальсоны, начищенные башмаки, колючие шерстяные носки в крапинку, напоминающие грудку дрозда, – ощупью нашарил на постели пижаму из толстой фланели в широкую полоску, устало думая, что до конца войны, пожалуй, и не доживет. Ему уже восемьдесят один год. Теперь, когда япошки и американцы начали боевые действия, все затянется раза в два дольше, чем прошлая война. В тот раз он тоже остался на заднем плане – позиция, которая ему активно не нравилась. Правда, Хью с Эдвардом тогда все-таки вернулись; глядишь, и с Рупертом повезет. Однако сама мысль о том, что он может не дожить до этого радостного события, беспокоила его и даже угнетала. Руперту будет все равно, думал он, а вот мне – нет. Впрочем, он не стал развивать эту мысль: никогда не умел говорить о любви – даже с самим собой.
* * *
Сид услышала новости на станции «скорой помощи» и поспешила домой на случай, если Рейчел позвонит. Собственно, не было никаких особых причин, почему Рейчел стала бы звонить, однако надежда теплилась, вопреки логике. Наскоро сделав себе сэндвич с тушенкой, она присела на диван посреди ужасно пыльной гостиной (терпеть не могла домашнюю работу), раздумывая, не позвонить ли самой – только чтобы услышать ее голос; говорить было, в сущности, не о чем. Наверное, когда-нибудь ей совсем нечего будет сказать Рейчел, ведь она не могла – и никогда не сможет – выложить все, что у нее на душе. Сколько же в мире влюбленных, которые могут запросто сказать друг другу: «Я хочу тебя. Я хочу видеть тебя голой в своей постели, плоть к плоти; ты будешь моим удовольствием, твое удовольствие – моим счастьем». Она давно привыкла скрывать от людей свою истинную натуру, но так и не смогла научиться притворяться перед Рейчел. Она ощущала себя тайным агентом или шпионом в тылу врага: в этом бесконечно враждебном пространстве обнаружение равносильно смерти.