Ошеломленная, Амелия перевела растерянный взгляд с маркиза на его супругу, которая всем своим видом выказывала недовольство.
– Я не знаю, что сказать. Это действительно очень великодушно с вашей стороны, месье. И с вашей тоже, Софи. Но есть ли у меня выбор, особенно если, как вам кажется, ее величество посчитала, что это хорошее решение? Я во всем покорюсь воле императрицы.
Чувство собственного достоинства и столь явное повиновение юной австрийской баронессы вызывали уважение. Маркиза уверилась в том, что сможет выиграть партию, если будет терпелива.
– Буду с вами откровенна, Амелия. Поскольку было оговорено, что вы проживете в поместье приблизительно год, то, не буду скрывать, я подумала о том, что, если бы вы согласились на наше предложение, я обрела бы счастье нянчиться с младенцем. Но такая мысль была эгоистичной, супруг дал мне это понять. Думайте, сколько считаете нужным, этого требует благоразумие. Ребенок родится в октябре. До того момента мы наверняка получим указания от императрицы. Не стоит торопиться, не так ли, Эдмон?
Маркиз с усталым видом кивнул. Амелия поднялась, чтобы проститься с супругами.
– Я поднимусь в свою комнату, – мягко сказала она. – Не беспокойтесь, дорогая Софи, я приняла решение. Я не могла рассчитывать на более почтенную семью для малыша, которого я жду. И, думаю, скорое расставание с ним будет не таким мучительным, поскольку я знаю, что о нем будут заботиться, его будут любить, что он будет носить вашу фамилию. Мне не хватит жизни, чтобы вас отблагодарить, вас обоих. Вчера вечером, признаю, я хотела умереть, так меня страшила участь, грозящая моему ребенку, печальная участь незаконнорожденных детей. А сегодня благодаря вашей доброте я больше этого не боюсь.
Склонившись в грациозном реверансе, она простилась с супругами и, улыбаясь, вышла.
– Вы удовлетворены? – тихо спросил маркиз.
– Конечно, я очень рада, – ответила супруга.
Она разрыдалась, будучи уверенной в том, что ее супруг подойдет к ней, чтобы обнять, разделить ее чувства. Однако он даже не пошевелился; его руки были скрещены на груди, а взгляд блуждал где-то далеко.
Полчаса спустя хозяин Бельвю галопом гнал своего жеребца по дороге, тянущейся меж виноградниками. Его раненое сердце билось в диком темпе скачки, а угловатое лицо выражало боль и неверие.
Эдмон остановил лошадь у старинного каменного креста, стоявшего на опушке дубовой рощи.
– Почему, Боже мой? – с горечью воскликнул он. – Зачем ты посылаешь мне такое испытание, зачем приводишь ко мне Амелию, если я должен ее потерять?