– Мерседес… – пропыхтела Эсперанса в самый микрофон, и тот придал ее голосу ураганную силу, – ты действительно думаешь, что остальные родственники не собираются докучать тебе этим?
– Именно так я и думаю, учитывая, что собираюсь отключить свой личный телефон, пока не сменю его номер.
– Большинство внуков никогда даже не видели его.
– Им повезло.
– Мерседес…
– Нет.
– Рак поджелудочной неизлечим. Ты же понимаешь, что он, вероятно, умирает.
– Mucha carne pal gato[45].
– Мерседес!
– Это она? – донесся до меня приглушенный голос ее матери. – Дай-ка мне сказать ей, как неблагодарны и злобны…
Не дослушав, я выключила мобильник, намереваясь не включать его в ближайшее время. У детей в больнице есть мой рабочий номер, как и у Прии, Инары и Виктории-Блисс. Опять же со мной можно связаться по электронной почте. Надо признать, Эсперанса меня разочаровала. Именно ей в обширном семействе Рамирес следовало понимать, что я больше не принадлежу к их клану.
– Шваркнешь им об стену? – пробурчал Эддисон.
– Сначала надо скачать оттуда классные фотки. А потом мы уничтожим его.
– Договорились. Ты в порядке?
– Нет. Хотя можно спать дальше. Эта проблема никуда не денется.
Брэндон мгновенно натянул на себя покрывало, оставив на виду лишь лохматые темные кудри.
Стерлинг серьезно посмотрела на меня, и я поразилась, каким юным выглядит ее лицо в обрамлении распущенных волос.
– Может, надо поговорить об этом? – тихо предложила она.
Элиза пока не знала той истории, что уже была известна Вику и Эддисону, как, впрочем, и ее бывшему боссу Финни. Потребовалось много лет и полбутылки текилы, чтобы я все-таки решилась поделиться с Эддисоном. Но Стерлинг… она важна для меня, и я уже определилась с доверием, тем чувством, что еще не обрела, когда рассказывала это Эддисону. Она уже на моей стороне, мы подружились. Даже породнились.
– Пока нет, – наконец ответила я, – мир еще не объят огнем.
– Звучит многообещающе. – Элиза опять свернулась в клубок под флисовым одеялом, на конце которого болтался ярлычок с каким-то извилистым жучком, а по всей поверхности разбежались разноцветные «Добрые мишки»[46]. Это любимое одеяло Бриттани, и она редко выдавала его в гостиную для чужого пользования.
Несмотря на усталость и опустошенность, теперь я долго не могла уснуть. Мне отчаянно не хватало для утешения того черного бархатистого медведя, что сидел на тумбочке около моей кровати, однако из-за этого дела я сомневалась, сможет ли теперь тот медведь вообще утешить меня. Он спасал меня в особо сложных жизненных моментах или напоминал, что моя жизнь стоит того, чтобы ее прожить, однако его роль могла исчерпать себя.