Обидно неизменно признавать, что ей не суждено полностью исцелиться.
Но она признала это, считая определенные мучения необходимыми, даже полезными.
Когда саднили старые раны – во время слишком ярких и живых ночных кошмаров, когда кто-то тревожил в ней слишком тяжелые воспоминания, или спрашивал, почему она не любит фотографироваться, – она упорно напоминала себе, что уже давно не та беспомощная девочка.
У нее есть новое имя, и его никогда не узнают папа и его друзья.
Она поступила в колледж и закончила его с отличием.
У нее появились друзья, хотя после окончания учебы она рассталась с большинством из них. Но с некоторыми она поддерживала отношения даже после переезда и продолжала заводить новых друзей.
Она вернулась в Вирджинию. На самом деле ей не хотелось возвращаться, но казалось глупым вычеркивать из жизни целый штат только потому, что многие годы она была там жутко несчастна. Едва ли в этом виноват сам штат. И, сочтя возвращение в Вирджинию смелым поступком, она не корила себя за малодушное нежелание заехать в свой старый родной город. Такую уступку она могла себе позволить.
Она любила свою работу и очень гордилась ею. Она помогала людям, помогала детям. Детям, так похожим на ту маленькую девочку, какой она сама когда-то была. Многое еще ей не удавалось сделать или принять – возможно, и никогда не удастся, – но помогать она могла. Могла помочь детям, отчаянно нуждавшимся в помощи, и ради этого ей не приходилось бередить свои раны.
В моменты сомнений, если ей начинало казаться, что она скорее похожа на покрытую шрамами уродину, чем на реального человека, она вспоминала своего ангела и черпала в этих воспоминаниях новые силы. Плюшевый мишка по-прежнему сидел на ее кровати – подарок и символ добрых побуждений. За все эти годы он видел так много ее слез, хотя временами видел и проявления радости, даже того рода слезы, что порождали безудержный счастливый смех…
И в каком-то смысле она и сама стала ангелом. Поначалу она испытывала потрясение, осознавая появление этого ангела, уходя по его делам из своей квартирки. И сама не особо понимала причины потрясения. В конце концов, даже ангелам надо где-то жить. Однако мир ведь такой огромный… Ей послали знак, решила она, подтверждение того, что она нашла самое необходимое занятие. Она сознательно помогала детям, и ее ангел по-прежнему помогал детям. Она по-прежнему оставалась ангелом.
Она исцелялась, и страх начал отступать.
Я почти не сомневалась, что Стерлинг тайно не подсыпала мне снотворное лишь из-за весьма реальной вероятности нашего вызова на очередное преступление. Ей, однако, ничуть не передавалась моя нервозность – она быстро отключалась, затем поворачивалась во сне на бок лицом ко мне, и ее колени упирались мне прямо в задницу. Как только время доходило до двух ночи, напряжение отступало, точно отлив. Так поздно еще никогда не звонили. Или рано?