Остальные солдаты столпились, чтобы послушать.
— Американцы! — произнёс с хитрой улыбкой какой-то человек. — Если вы американцы, то скажите-ка мне, на каком языке говорят американцы?
— Они говорят по-английски.
Тогда все они пытливо уставились на вопрошавшего. Тот кивнул. Появился офицер, строго смерил нас с головы до ног и спросил по-немецки, кто мы такие и что мы тут делаем. Мы объяснили. Он почесал в затылке, пожал плечами и исчез. Затем с шумом вынырнул человек с всклокоченной бородой и попробовал говорить с нами на русском, польском и на ломаном французском. Для него это оказалось делом явно невыполнимым. Не зная, что предпринять, он стал расхаживать, пощипывая бороду. В конце концов он разослал по всем направлениям вестовых и жестом пригласил нас следовать за собой. Мы вошли в обширную комнату, прежде, по-видимому, бывшую театральным залом, так как на одном конце её возвышались подмостки, занавешенные пышно раскрашенной занавесью. Около тридцати человек в полной военной форме гнули спины над столами, трудолюбиво выписывая от руки бесконечные «отношения» бюрократической рутины. Один из них осторожно пробовал новое изобретение, пишущую машинку; очевидно, никто из них прежде её не видывал, и она доставляла всем великое наслаждение.
Из соседней комнаты вышел молодой офицер и начал обстреливай. нас строгими вопросами на беглом французском. Кто мы такие? Что мы здесь делаем? Каким образом мы сюда приехали? Мы рассказали историю своих мытарств.
— Через Буковину и Галицию! — он был поражён. — Но никому из штатских не разрешается въезд в Буковину и Галицию!
Мы предъявили свои пропуска.
— Вы корреспонденты? Но разве вы не знаете, что корреспондентам запрещён въезд в Тернополь?
Мы указали ему на тот факт, что мы уже въехали сюда. Он, казалось, растерялся.
— Чего же вы хотите?
Я сказал ему, что мы хотим побывать на фронте — девятой армии и, по просьбе американского посла в Бухаресте, разыскать нескольких американских граждан, живших в Галиции. Ой пробежал глазами список имён.
— Ба! Евреи! — заметил он с отвращением. — Почему ваша страна принимает в подданство евреев? А если уж принимает, то почему не держит их у себя дома? Вы куда хотите направиться? Стрый? Калуш? Проехать туда невозможно.
— А, — сказал я, — значит, Стрый и Калуш теперь уже на первой линии?
Он усмехнулся.
— Нет. На второй линии — германской второй линии.
Мы поразились быстроте германского наступления.
— Это только вопрос времени, — равнодушно начал он. — Они скоро будут здесь.
Внезапно он стал весь внимание.