Его свобода длилась ровно две недели. Две недели, пока он был таким же, как все. Только первые несколько дней пробыв «новеньким». Затем интерес к нему у местных детей пропал, да и Натан больше не давал себя в обиду и теперь почти чувствовал себя счастливым. Две недели, пока его не замечали. Вот как выглядела его свобода — абсолютное безразличие к нему.
А затем свобода лопнула как тот самый мыльный пузырь, окрасившись в черный цвет разочарования, ужаса и смерти.
«Знаешь, как переводится твое имя, Натан? Подарок, — мужская рука поднимается все выше, сжимая худое колено, спрятанное под шерстяными штанами. Зимой в приюте было жутко холодно. Но Натан дрожал не от холода, а от страха. Он не знал, почему, но испытывал рядом с этим мужчиной самый настоящий ужас. Глядя в светло-зеленые глаза цвета молодой листвы, он вжимался в спинку потертого кожаного дивана, стараясь как можно дальше отодвинуться от нависшего над ним крепкого тела, — И ты лучший подарок, о котором только можно просить, мой мальчик».
Натан кричал. Ему казалось, что он кричал громко и долго. Горло болело так, словно он порвал голосовые связки в истерическом крике. Диссонанс. Он не услышал ни звука из своего рта. Только шепот. В самом начале. Жалкое «прошу вас, не надо», и кривую усмешку в ответ.
«Не меня проси, а Господа нашего, и он услышит твои молитвы. Я просил. И он подарил мне тебя».
Натан плохо помнил, что произошло дальше. Почему-то в памяти сохранилось, как после всего сжигал деревянный крестик украденной у одного мальчика зажигалкой и долго смотрел, как он догорает, падая на ладонь черным пеплом. Странно. Он не почувствовал боли, даже когда огонь лизнул онемевшие пальцы. Все они врали. Не было никакого Господа. Вокруг была только тьма, и никакие кресты и иконы не могли развеять ее светом. А если и был их Господь, Натан теперь знал — именно он и был тем, кто потушил все свечи и впустил этот мрак. Весь его нехитрый багаж уместился в маленький рюкзак.
Утром мальчика в здании не обнаружили, зато одна из воспитателей нашла благочестивого и всеми любимого директора в его кабинете. Мертвым, с торчащим из горла ножом для фруктов. Это событие на долгие недели взбудоражило всех обитателей приюта.
* * *
Спустя три года.
Он надвинул кепку еще ниже на глаза, придерживая рукой капюшон, скрывавший овал лица. Свободной рукой вцепился в решетку кованого в какие-то причудливые узоры забора, напряженный, даже не замечая, как холод трогает щеки и аккуратный нос. Невольно приоткрыв губы, внимательно следил за пареньком, громко рассмеявшимся в ответ на реплику друга. Натан вздрогнул от звука этого смеха. Он ему показался таким знакомым, но почти безнадежно забытым.