– Мой брат мог бы на это ответить, – сказала я. – Спрошу его.
– Отлично, – поддержал Генри с улыбкой. – Похоже на план. – Он засунул руки в карманы, и мне неудержимо захотелось взглянуть на его предплечье. Разумеется, я увидела то, что хотела – едва заметный белый шрам у запястья. Я хорошо знала его. Он был на месте раны, которую Генри получил, задев рукой подобие киля, когда нырнул под мою лодку, чтобы перевернуть, во время войны, разразившейся между мальчишками и девчонками в то лето, когда мне было одиннадцать. Впервые я потрогала этот шрам, когда он держал меня за руку в темноте кинотеатра «Аутпост».
Вспомнив это, я посмотрела на него и уже собралась с духом, чтобы сказать то, с чего следовало начать – что я виновата, что я никогда не хотела причинить ему боль, что мне не следовало уезжать, не объяснившись.
– Итак, – сердце забилось чаще, и я еще крепче стиснула рожок липкой рукой, – Генри, я…
– Извини, что так долго. Пока припаркуешься… – К Генри шла очень красивая блондинка примерно моего возраста. Ее волосы были собраны на макушке в неряшливый пучок, и она уже успела сильно загореть. Я поняла, что это, должно быть, та самая девушка, о которой говорила мама, – подружка Генри. Я понимала, что никаких прав на парня, с которым встречалась в двенадцать лет, у меня сейчас нет. Но несмотря на это, когда она отдала Генри ключи от машины и их пальцы на мгновение соприкоснулись, я испытала укол ревности.
– Я хочу лосиные следы! – К нам подбежал Дэви Кроссби, в тех же мокасинах, на которые я обратила внимание еще в лесу. Он заметил меня, и радостное выражение его лица сменилось кислым, видимо, он имел на меня зуб за то, что я тогда в лесу спугнула им птиц.
Девушка улыбнулась Дэви и положила руку ему на плечо, но он сразу из-под нее вывернулся. Я наблюдала за этой сценой с деланным безразличием. Так она и с братом Генри достаточно близка! Впрочем, меня это не беспокоило. С какой стати?
– Ты знаешь, что у тебя мороженое течет? – спросил меня Дэви. Я посмотрела на свой рожок и поняла, что дело принимает ужасный оборот, потому что растаявшая малина – разумеется, это не мог быть кокос – залила всю ладонь.
– Верно, – сказала я, поднимая рожок, но это привело лишь к тому, что мороженое потекло у меня по запястью. – Поняла.
– Извини, Тейлор, – сказал Генри, – ты что-то говорила.
Я посмотрела на него и уже хотела сказать, что ужасно сожалею. С момента приезда сюда я как никогда чувствовала свою вину за события того лета. Мне даже пришлось повернуть игрушечного пингвина в комоде – казалось, что он смотрит на меня с осуждением.