– Уходите все. Бегите в лес, хоть куда-нибудь! Они не пощадят никого. Торопитесь! Пока они будут заниматься мной, вы успеете скрыться.
Мать засуетилась. Она то и дело роняла вещи, ее трясло. Я быстро накинул на себя теплый кафтан, повесил на пояс фамильную шпагу и кинжал, сунул в карман огниво. Затем я взял на руки маленького Филиппа. Мать наскоро накидала в корзину кое-какой провизии, после чего мы украдкой вышли через черный ход. В последний момент мать бросилась на шею отцу, который сжимал в руках свой охотничий мушкет. Все происходило молча, и это еще усиливало ощущение беды; в тишине казалось, что сам воздух настолько тяжел, что давит на плечи. Попрощаться со мной у отца уже не было времени. В дверь колотили тяжелыми кулаками: «Откройте, именем Революции!»
– Береги Филиппа! – только успел мне крикнуть отец, захлопывая за нами дверь. Потом, когда мы уже удалились на приличное расстояние, позади нас раздался громкий выстрел. Это отец попытался подороже продать свою жизнь. Навсегда мне запомнился этот звук – означавший, что жизнь уже никогда не будет прежней. И по сей день этот звук преследует меня в ночных кошмарах…
Мы побежали. Страх подгонял меня – казалось, так быстро мне бегать еще не приходилось. Даже годовалый братец, доверчиво прижавший к моему плечу свою кудрявую головку, не мешал мне переставлять ноги с огромной скоростью. Я убегал от смерти.
Но мать все время отставала.
– Быстрей, мама! – подгонял я ее, вынужденно замедляя бег. При этом меня окатывала липкая волна страха – казалось, стоит остановиться, и уже не спастись.
Я вспомнил, что несколько лет назад мать сломала ногу, неловко поскользнувшись на паркете. Перелом, обработанный хорошим лекарем, благополучно сросся, но мать часто жаловалась на боль в пострадавшей ноге. Наверное, и сейчас ее нога болела от непривычной нагрузки и мешала ей бежать. Все больше становилось расстояние между нами. Впереди, темным контуром на фоне розовато-серого закатного неба, темнел спасительный лес – он олицетворял для нас спасение, жизнь, надежду. Когда-нибудь беспорядки закончатся – и мы вернемся… Только бы пережить это ужасное время, когда на гильотине казнят всех без разбору – даже таких молодых юношей, как я! Некстати вспомнилось, что через два дня мне должно исполнится шестнадцать. Доживу ли я до этого? Я должен. Я спасусь. Мы будем жить! Не достанет нас нож гильотины – нет, мы не дадимся, мы спрячемся, мы переждем эти черные дни. Пусть будет трудно выживать в лесу, но мы справимся. Я готов сражаться с дикими зверями и питаться корой и листьями – но лишь бы не смерть на эшафоте… Подумав об этом, я непроизвольно вздрогнул от леденящей волны, что прошла по моему позвоночнику. Мне отчетливо представилось сверкающее лезвие машины смерти – равнодушного механизма для убийства людей. Отец! Я знал, что он был впутан в какие-то политические дела – что ж, таким был мой отец, он не мог оставаться в стороне от происходящих событий. Нас с матерью тоже бы казнили, а маленького Филиппа, наверное, отдали бы в приют…