Почему только мы? У простых русских самцов для свободы банально нет денег. А белые англосаксы давно в неволе – их сковали нейро-лингвистической цепью и под охраной черных пантер отправили в ссаных грузовых трюмах на бессрочные символические работы в королевство Ваканда. Наверно, заслужили.
Но в те минуты я совсем не думал о культурологических аспектах происходящего. В первый раз за все эти страшные месяцы я ощутил вульгарное и непобедимое влечение к #.
Опущу скабрезные детали. У меня, конечно, осталось достаточно контроля над собой, чтобы сперва обсудить финансовые моменты и заставить филиппинку дополнительно подтвердить консент на потолочную камеру: мы живем в страшные времена и всегда должны об этом помнить. А потом…
Потом она заработала право на свой хештег. Даже на два.
Когда она, счастливо напевая, забрала свои метлы со швабрами и ушла в ночь, я повалился на кровать и…
Это была лучшая ночь в моей жизни.
Мир словно склеили из осколков. Я смотрел новости, слушал музыку, ел клубнику со сливками, пил виски, хохотал и пел вслед за Джоном и Полом:
– Love love #metoo… Love #metoo…[24]
Когда старички утомили, я поставил «U2» (расчетливый Боно и тут подстелил соломки), и стало вообще классно:
– If you go
If you go your way and I go mine,
Are we so
Are we so helpless against the tide?
[25]Мне казалось, что я понял, в чем заключается высокое искусство сочинения прогрессивных рок-баллад: это своего рода майнинг универсальных криптосмыслов, составление загадочных текстов, которые, с одной стороны, как бы протестуют против идиотизма и несправедливости бытия, а с другой – ни на микрон не отклоняются от текущей линии партии, продиктованной этим идиотизмом.
Мало того, если текст составлен правильно, каждый пациент клиники независимо от партийной принадлежности услышит свое, выстраданное. Поди плохо – ехать всю жизнь по набегающей волне на золотой доске для серфинга, распевая «are we so helpless against the tide?».
Как давно я не думал ни о чем подобном! Как давно не слушал музыку с удовольствием!
Маленькому принцу вернули наконец отжатый по беспределу астероид. Симптомы недуга почти исчезли. Но все же я чувствовал, что лед, по которому я хожу, еще очень и очень тонок.
Конечно, ясно было, что дело тут не в филиппинке – она была не причиной, а следствием. Дело было и не во мне тоже. Дело заключалось в чем-то другом, внешнем и фундаментальном, и именно это другое сделало филиппинку желанной… Словно бы в моей вселенной произошло какое-то важное изменение, и из пыточной камеры она вдруг превратилась в дом терпимости. Понятно, в хорошем смысле слова.