Завистливая жадность культурного актора заставляет его повышать конкурентоспособность. Высокая конкурентоспособность принимает форму агрессивной адаптивности. Адаптивность проявляется как virtue signalling[31] – и, как мог бы выразиться Торстейн Веблен, conspicuous heart-bleeding[32].
Подобный модус поведения мгновенно становится обязательным для всех конкурирующих за символическую прибыль игроков в пространстве современной культуры. Таким образом возникает положительная обратная связь, превращающая любую культурную инициативу элиты в омерзительную пародию, над которой запрещено смеяться.
Публичные дебаты, таким образом, лишаются всякого смысла. В них больше нет элемента собственно «дебатов», то есть выяснения истины – они становятся просто способом предложить себя информационному рынку.
Современные медийные дебаты – это перманентный кастинг в пространстве обязательной повестки, где каждый из выступающих пытается продлить себя в будущее, демонстрируя возможным нанимателям свой служебный потенциал. Иного содержания в них нет.
И как же одиноко среди этих умных, тонких, красиво говорящих, безукоризненно одетых продавцов души!
Увы, душу в нашем веке уже не купят. Ее в лучшем случае возьмут в почасовую аренду. И здесь раскрывается наш исходный тезис о патриархально-фаллическом гнете: сосать придется всю жизнь.
Духовная культура позднего капитализма – это и есть та рана на голове апокалиптического зверя, которая не может исцелеть на самом деле, потому что язвой является весь зверь целиком. Пока власть остается в руках банков и патриархии, выхода нет и не будет.
Power to the Pussy![33]
Жизель Бунд-Хен
Ну да, вспомнила Таня, Жизель же философка. Непонятно было, чем недовольна Кларисса – вроде бы в отрывке все правильно и по делу: мужики сволочи, постоянно лицемерят и врут. Но Таня могла не понимать каких-то нюансов.
– Клэр, а что здесь не так? – прошептала она.
Из темноты перед ней выплыло хмурое лицо Клариссы.
– Чего ты такая злая, Клэр? – испугалась Таня. – Жизель что-то не то написала?
– Жизель, может быть, лучшая из нас, – вздохнула Кларисса. – Она самоотверженная, благородная и прямая. Но в голове у нее полная каша. И у нее беда. Большая беда. Она никогда не научится метать крюк…
Кларисса исчезла, и Таня поняла, что лучше сейчас ее не тревожить.
Сил оставалось максимум на один бросок. Таня подумала, что можно, наверное, увидеть и саму Аманду – и даже заробела от этой мысли. Но потом все же решилась.
Саму Аманду крюк не нашел. Но Таня увидела высокую и длинную каменную лестницу – вроде тех, что строили на древних американских пирамидах. На вершине этой лестницы была развернута черная ширма, и вот за ней, поняла Таня, отдыхала Аманда. Нарушать ее покой не стоило, это было ясно.