«Чем слабее верхний этаж, тем больше внимания нижнему», — говорили еще наставники Христофорова в институте. Тогда он не осознавал всей справедливости этих слов, но минувшие десятилетия подтвердили сермяжную правду. Как известно, сатириазис не такая уж редкая форма проявления органических заболеваний — в частности, патологии центральной нервной системы. Не случайно гиперсексуальность заняла свое место и в МКБ.
Его «сатиры» на лекциях отца Варсонофия воодушевлялись по полной, но отнюдь не от религиозных откровений. Один раз Христофорову даже пришлось выводить из зала завсегдатая больницы — пятнадцатилетнего микроцефала, который увлекся своим нехитрым делом прямо под вдохновенные речи отца Варсонофия, с поразительной для олигофрена предусмотрительностью прикрывши чресла загодя снятым свитером.
Впрочем, и девицы отчебучивали номера. Одна ни с того ни с сего бросилась на Варсонофия и принялась грызть его нательный крест — насилу оттащили от батюшки. Другая накатала любовную записочку весьма делового содержания, предлагая после выписки стать его любовницей за весьма скромную ежемесячную плату и обещая полную тайну взносов.
К чести отца Варсонофия, в миру Игоря Петровича Кизило, он ничему не удивлялся и на провокации не поддавался, как и положено отставному военному.
Христофоров поискал глазами рыжую шевелюру Элаты. Сидит в центре зала.
Отец Варсонофий пошелестел конспектом и откашлялся.
— Что такое первая любовь? — возгласил он с невысокой сцены.
Мужское отделение с готовностью хохотнуло.
Варсонофий и бровью не повел. Он приблизился к разделу «Беседы со старшеклассниками о браке, семье, детях». Отступать было некуда. Не пропускать же параграф. Набрав в легкие побольше воздуха, отец Варсонофий ринулся на «Беседы», как в рукопашный бой.
— Первая любовь — это еще не любовь, а только первая серьезная влюбленность, первое чувство рождающейся любви. Первая любовь — именно чувство любви, а не сама любовь, ибо сама любовь — это не чувство, а состояние двух душ, — отец Варсонофий сделал паузу и перевел дух.
«Эк загнул прапор Кизило, — подумал Христофоров. — Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я».
Он оглянулся на Маргариту: та сидела, изящно положив ногу на ногу, и теребила цепочку красивой рукой с идеально ровными длинными розовыми ногтями. Висевший на цепочке крупный кулон елозил по ее кофточке как маятник, под расстегнутым белым халатом мерно вздымалась грудь. Богиня невозмутимости. Конечно, ее-то девки рукоблудием грешить не станут, разве что батюшку за крест опять цапнут или за ляжку.