Христофоров почесал бороду и тоже закинул ногу на ногу.
— Мы привыкли к мысли о том, что «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь», — продолжал отец Варсонофий. — На самом деле надо уметь хранить свои чувства, то есть охранять их от случайного волнения, которое может замутить чистый источник нашей души, — оратор прижал руки к груди, словно защищая от посягательств собственный чистый источник.
«Сейчас крылами махать начнет», — подумал Христофоров. Он давно отметил склонность отца Варсонофия воодушевленно размахивать руками. В общем-то и диагноз он ему давно поставил вследствие дурной врачебной привычки мыслить диагнозами. Но поскольку доктор он был детский, предпочел держать диагноз Варсонофия при себе.
Обычно в экстатическое состояние от собственных речей Варсонофий впадал между восьмой и десятой минутами лекции, но сегодня побил собственный рекорд уже на шестой.
— Большинство людей влюбляются бездумно, легко теряя дар, который нам дан, — чистое и светлое чувство первой любви, — простер он руки к шмыгающей носами пастве.
Уничтожившие «Руслана и Людмилу» шизофреники Толик и Валик кивнули.
Отец Варсонофий принял кивок за полное согласие и воодушевился:
— Предупреждаю вас! Управлять своими чувствами сложно, но возможно. И легко предаться первому случайному увлечению крайне опасно! Для тех, кому удается сохранить незамутненным родник души, первая любовь — это очень глубокое и серьезное чувство, которое может перерасти в истинную любовь в браке. Брак, где первая любовь осталась на всю жизнь единственной, будет самым счастливым. Что может быть лучше для брака, когда прошлое супругов не осквернено никакими случайными связями, увлечениями или влюбленностями?
— Вспомним, как Татьяна влюбилась в Онегина! — призвал отец Варсонофий. — Ее знаменитое письмо читали?
«Этого еще только не хватало!» — чуть не воскликнул Христофоров. Поискал среди стриженых голов плоский затылок Шныря. Но того уже и искать не надо было. Услышав сочетание знакомых слов, тот вскочил и завел:
— Я к вам пишу — чего же боле?..
— Мальчик, сядь, — махнул ему рукой отец Варсонофий.
— Что я могу еще сказать, — не унимался Шнырь, одной рукой судорожно хватая себя за лицо, пытаясь то ли погладить его, то ли стянуть кожу, а другой отмахиваясь от Суицидничка, который дергал его, пытаясь усадить на место.
— Ничего, ничего не надо говорить, — ласково и убедительно попросил отец Варсонофий. — Молодец, что стихи знаешь, но речь сейчас о другом…
— Теперь я зззнаю в вааашей ввволе… — голос Шныря превращался в вой.