— Это она представляет. — любая абстракция, не имеющая к действию прямого отношения.
Гелю эти реплики успокаивали и примиряли с жизнью за пределами кинозала. Все непонятное она истолковывала себе, исходя из этой напоенной полутьмой триады.
Речка и велик оставались неизменными атрибутами лета до самого конца августа, когда предательские образы школы непрошено вторгались в сон. Геля с Лелем повадились выпрашивать лоскутья черной кожи, из которой в низкопотолочной мастерской рядом с костелом шила сапоги офицерам артель глухонемых. Лель умел с ними договориться жестами. Лоскутья ни на что не годились, но их так славно было перебирать и нюхать. Пахли они почему-то впрок сапожным кремом, который офицеры, не натянувшие сапоги, еще даже не купили в военторге. Мама говорила, что в военторге сказочное снабжение. Наверное, ей об этом сообщили военпреды. Пару раз эти военпреды заявлялись лично, потому что на лето под угрозой страшных кар задали множество задач и примеров. Особенно отчаялся бильярдно лысый, посидев с Гелей всего каких-нибудь часа полтора.
— Нет, не могу! — сказал он. — Лучше вагоны разгружать.
Однажды до репетиторства допустили отца. Он объяснял толково, так что в голове у Гели немного прояснилось, и она даже на что-то ответила правильно, только сразу же забыла.
— Реши хотя бы вот это и это, — сказал отец. — Я тебя на лодке покатаю. Если позволят, — добавил он.
Геля пошла к горбуну, сдавшему последний экзамен, а до этого запретившему его беспокоить, льстиво похвалила рыб, и Костя за пять минут красивым почерком написал в тетради решение.
— Ты только перепиши, — сказал он.
— Я сама должна, — надуто сказала Геля.
— Не надо тебе, — отмахнулся Костя. — Ты не по этой части. Зачем мучиться напрасно? Приходи, когда понадобится.
Переписывая задачки и дважды перепутав цифры, Геля думала, по какой же она части, но разумного ответа не нашла.
Отец дал ей ключи от своей квартиры, однокомнатной и в каком-то кургузеньком, словно тоже однокомнатном доме на северной окраине города. Геля приходила туда, прогуливая школу, перечитала множество книг, которые ей со спросом никто бы не разрешил, и подшивки старых газет из стенного шкафа с больнично окрашенной дверцей. Отец купил полированный гарнитур, и комната напоминала бы королевство кривых зеркал, если бы на мебели и на полу не лежали слои пыли.
Геля нашла тряпку, разорвала ее пополам, протерла гарнитур одной частью и вымыла полы другой, что дома делала под сильнейшим нажимом Бабуль, иной раз и со слезами. С тех пор, приходя в гости к отцу, на что мало-помалу мама перестала обращать внимание, Геля всякий раз прибиралась, потом лежала в ванне, подливая погорячее, и ощущала себя взрослой женщиной.