— Вазари, — солгала зачем-то Геля небрежно, хотя читала совершенно другую книгу, написанную в текущем столетии и бойко изображающую его нравы.
— Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих? — неожиданно поймал пас Митрофаныч. — Откуда у тебя? Это достаточно редкая книга.
— От деда, — сказала Геля угрюмо. Номер явно не прошел.
— Ах, да, — сказал Митрофаныч. — Жаль его. Самородок. Истинный русский самородок. Рано ушел.
Геля сделала приличное теме выражение лица, надеясь, что разговор на том и завершится. Но Митрофаныч не отставал.
— А не хочешь зайти ко мне посмотреть тех самых живописцев, ваятелей и зодчих?
— Прямо сейчас? — глупо спросила Геля.
— Прямо сейчас, раз уж ты такая начитанная. Я начитанных ценю.
Геля не помнила, как покидала дом, огибала его и входила в соседние ворота, чугунные, с резьбой поверху, всегда закрытые, которые давно привлекали ее, главным образом, недоступностью. Во владения Митрофаныча и Эмилии она, кажется, перелетела поверх чубушника и обочь обвитой жимолостью стены и очутилась сразу в длинном коридоре, обвешанном по обе стороны картинами, как музей, и подсвеченном вделанными в потолок многочисленными лампочками, напоминающими новогодние гирлянды.
— Смотри, здесь есть настоящие фламандцы, — сказал Митрофаныч, откуда-то оказавшийся рядом.
Поскольку Геля Вазари в глаза не видела, ей пришлось вспомнить, что Бабуль так называла деда, любящего делать запасы. Картины фламандцев были непроглядно темны, и Геля почти ничего не разглядела, кроме какой-то селедки. А Митрофаныч уже бежал дальше, в недра, откуда брезжил дневной свет. Геля, боясь заблудиться и остаться наедине с прожорливыми фламандцами, припустила следом и оказалась в самой натуральной библиотеке со стеллажами до потолка и развернутой многоступенчатой стремянкой. Стол у окна был тоже музейный, крытый зеленой материей, на взгляд мягкой и ветхой. Для имитации кабинета какого-нибудь классика не хватало гусиного пера, зато присутствовал чернильный прибор в виде башенок разной величины.
Митрофаныч забрался на стремянку и достал в полки невиданную папку, обшитую сафьяном, — так Геля, ничего краше не придумав, определила ткань, которой папка была покрыта. Присев на стремянку, Митрофаныч подозвал ее головой, так как руки были заняты.
— Смотри, — сказал он тревожно. — Это рисунок Леонардо. Подлинник.
Не читавшая жизнеописаний Геля, слава богу, знала, кто такой Леонардо, и снизу, из-под стремянки, смутно разглядела переложенный пергаментом листок. Что на нем было изображено, она при всем желании различить не могла.