Когда очередь доходила до яблок и айвы, для которых сироп упаривался отдельно, проба носила смешное имя: слабый шарик. Эту ювелирную процедуру Геле долго не доверяли. Много лет подряд она наблюдала, как Бабуль смоченными пальцами виртуозно ловила порцию сиропа, словно бабочку за сложенные крылья, и опускала пальцы в чашку с холодной водой, где сироп свертывался в чуть пенящийся сгусток, из которого после остывания можно было действительно слепить липкий катышек. С прошлого лета Геля научилась проделывать и этот фокус. Но до яблок было еще далеко, и, возможно, все происходило вообще в совсем другое лето.
Посещение музейного дома оставило неприятный осадок, хотя трюк с Северяниным Геле понравился и стихи запомнились. В заветном туторовском ящике обнаружилась старая хрестоматия с несколькими образцами этого поэта, но все они показались Геле приторно-сгущенными, как слабый шарик.
Тем или другим, но Володя откинулся летом. Легкий, основательно подсушенный тюрьмой, он появился во Дворе в черном рабочем х/б, начищенных справных сапогах и кепке, надетой на особый вызывающий фасон. Металлическая улыбка выдавливала на щеках ямочки, как у актера Ивашова, витая на его продубленном северными ветрами лице, но не меняя волчьего серо-голубого взгляда. Всем мужчинам Двора стало ясно без слов, что их позиции безвозвратно пошатнулись. Даже Леня Водищев сбавил обороты и никого не задирал.
— Тюремщик пришел, — пронеслось среди старух, обсевших Гунины слепенькие окна. Они не подозревали, что своей неточной атрибуцией наносят новому жильцу самое страшное оскорбление, превращая его из жертвы в палача.
— Тварьфашист, — заклеймила Гуня, впрочем, шепотом и не отваживаясь на «гестаповца».
Сколько и за что Володя сидел и что у кого украл, точно не знал никто. Но принадлежность к касте воров удостоверялась его особостью и непохожестью на местных лояльных разгильдяев. К тому же, в отличие от них, Володя находился в напряженно трезвом состоянии, хотя всегда был взведен, как винтовочный курок, и опасен, как отомкнутый штык того же вида охранительного вооружения, судя по всему, неплохо Володе знакомого. Состоял ли он при этом, учитывая воровские законы, законным мужем цыганки Лидки или поселился у нее между ходками, неизвестно, но отцом взрослого, уже живущего своей темной фамильной жизнью Пашки и малолетнего Геньки, унаследовавшего от предков по линии матери ключевые черты ее загадочного племени, похоже, являлся. Генька артистично выпрашивал каждый вынесенный во Двор кусок хлеба, покрытого мокрым сахаром, так, что ему никто не мог отказать, искусно и самоуправно плясал на коллективных празднествах и проныривал туда, куда не звали.