Так-то так. Но и в Пушкине рабочий жил нищенски-беспросветно, полуголодно. Известно, что к началу века зарабатывал московский текстильщик вдвое меньше, чем рабочий-металлист, чье житье — мы знаем — вовсе не являлось сладким. В спальнях армандовских фабричных воочию увидела Инесса и безысходную нужду, и горькое горе, и бесшабашный разгул. Потрясла ее тяжкая участь женщины-пролетарки.
Контраст между барским домом Армандов в Пушкине и рабочими каморами — спальнями был поистине потрясающим. И это не могло не запасть во впечатлительную душу Инессы.
Живется Инессе легко. В атмосфере любви и поклонения, в интересном обществе, в условиях, при которых не приходится заботиться о хлебе насущном. Говорят, что к богатству привыкнуть нетрудно… Но… «мне случалось… чувствовать себя очень одиноко среди пушкинцев — так признавалась И. Ф. Арманд много лет позже, в письме из Швейцарии, адресованном дочери. — Я все-таки была чужая, которая со стороны вошла в семью, да еще со своим уставом…» (ЦПА ИМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 25, л. 34, 35).
Ценное признание, оно дает некоторое освещение пушкинско-ельдигинскому периоду жизни моей героини — периоду, о котором крайне мало документов и достоверных свидетельств. Не так уж, значит, были безмятежны те ее годы.
А про то, каким был ее «устав», мы вскоре узнаем.
Теперь приведу еще выдержку из другого письма Инессы — одного из многих, тоже посланных старшей дочери Инне из-за границы в Россию в дни первой мировой войны. Письма эти очень значительны, и мы обязательно будем не раз еще обращаться к ним. Сейчас, однако, меня заинтересовало одно местечко, имеющее автобиографический характер. Оно связано с оценкой Льва Толстого — мыслителя и писателя.
Отвергая реакционную философию Толстого: «от нее плесенью пахнет», Инесса превозносит его как художника, который «удивительно верно видел жизнь и умел изобличать все ее дурные и безобразные стороны». И дальше:
«Некоторые его фразы или характеристики как-то запечатлеваются на всю жизнь, иногда даже дают ей направление. Например, в „Войне и мире“ есть одна фраза, которую я впервые прочитала, когда мне было 15 лет, и которая имела громадное влияние на меня. Он там говорит, что Наташа, выйдя замуж, стала самкой. Я помню, эта фраза показалась мне ужасно обидной, она била по мне, как хлыстом, и она выковала во мне твердое решение никогда не стать самкой — а остаться человеком (а сколько вокруг нас самок!)» (ЦПА НМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 25, л. 40).
Вот, оказывается, какие мысли теснились в очаровательной головке молодой ельдигинской хозяйки, какие чувства ее обуревали.