Дело в том, что туалет был местом встречи молоденьких девушек, пациенток из Узбекистана, которые совершили над собою акт самосожжения. Они собирались группками, чтобы покурить, поболтать и посмеяться. Их фигурки были тонкими и высокими, движения – грациозными, но лица и руки были чудовищно изуродованы. Они обливали себя бензином и поджигали, чтобы избежать принудительного замужества и паранджи – рабства, которое представлялось им страшнее боли и физического уродства, страшнее страха сгореть заживо. Вряд ли они рассчитывали выжить – ведь, вылечив, их вернут восвояси. И хорошо, если к матери, а не к мужу и свекрови, которым они обязаны слепо подчиняться до конца дней…
Москва, как много впечатлений! Всякий день приносил мне новое знание, которое сообщало мне, что теперь я еще меньше понимаю жизнь. Но с каждым днем я сильнее чувствовала, что нахожусь в правильном для меня месте. Золотая сентябрьская Москва, Москва в серых куртках под серым дождем, Москва в праздничных россыпях огней в заиндивелой ночи, Москва пугающая и восхищающая, сумасшедшая Москва…
В первые же полгода я вернула все долги, в которые залезла по самые уши, открывая бизнес.
За несколько месяцев мы продали оборудования на два миллиона немецких марок.
Силиконовая Калифорния
(1988)
В восьмидесятые Германия смотрела Америке в рот.
Все крутое и модное было только оттуда: джинсы, сабо на платформе, музыка, голливудские фильмы, напитки, сигареты и, конечно, стиль поведения – демонстративная самоуверенность и раскованность в общении (совершенно не свойственные немцам). В нашем понимании американцы были нашими друзьями – политика всегда диктует людям, кого любить, а кого осуждать. Мы считаем, что кто-то лучше других, точно так же, как один стиральный порошок лучше другого только потому, что видели его много раз по телевизору и там сообщалось, что это очень хороший порошок.
Американская фирма, производящая линейные ускорители – дорогие огромные приборы для облучения при опухолях, проводила трехнедельное обучение инженеров-физиков, которым предстояло с этими штуками работать. Туда, а именно в Калифорнию, и отправляли ответственного физика из Кремлевской больницы, но он ни слова не понимал по-английски, поэтому меня попросили его сопровождать: разные фирмы нанимали меня тогда именно в качестве сопровождающего переводчика.
Мне казалось, что я знаю и понимаю Америку, хоть никогда там и не была – я курила американские сигареты, балдела от Джимми Хендрикса, свободно владела английским – «чего ж вам больше?» (только вопросы в анкете для получения визы мне показались странными, про психические заболевания и употребление наркотиков). А уж в знании Советского Союза и коммунистической системы я чувствовала себя опытным специалистом, видавшим виды. Я больше не была девочкой, очарованной киноартистами, изображавшими русскую потомственную интеллигенцию, – я с нею знакомилась лично, точнее, с ее остатками, осколками и адаптированными к системе формами. Я знала русские песни не только от преподавателя немецкого университета, а лично от русских. Я умела пить водку. Я любила не виртуальную, а настоящую Россию и не боялась ее, как раньше. Я ни в чем не сомневалась. Ну, подумаешь, буду сопровождать советского беднягу в Америку – да легко! Джинсы у меня есть, возможно, не самой последней модели, но на это вряд ли кто-нибудь обратит внимание – там свобода мнений!