— Почему ты так заботишься о евреях? Разве не безопасней для нас было бы поддержать бойкот?
Отец положил ему руку на плечо.
— Фридрих, я забочусь не только о евреях. Я и о тебе забочусь. Все несправедливости, которые совершаются по отношению к евреям, нацисты повторят и по отношению к тебе, и ко всем, кого посчитают нежелательными элементами. Это… Это бессовестно!
— А мне… Мне придется сделать ту операцию? — спросил Фридрих.
— Я уже записался на прием к доктору Брауну. Через две недели, в пятницу, мы с ним побеседуем. Ради нашей безопасности давай договоримся: с этого дня… — Отец сделал такой жест, словно застегнул себе рот на «молнию».
И улыбнулся, не разжимая губ.
Фридрих кивнул:
— Обещаю.
Только он сомневался, что отец сумеет сдержать слово.
Через две недели, в пятницу, Фридрих расхаживал взад-вперед у ворот фабрики.
Он махал руками, чтобы согреться на октябрьском холодке, а еще потому, что не находил себе места от тревоги. Сегодня отец собирался разговаривать с доктором Брауном, а потом обещал встретить Фридриха, чтобы пойти домой вместе. Но отец опаздывал.
Из ворот вышел Ансельм и сразу набросился на Фридриха:
— Как удачно! Я как раз хотел с тобой поговорить.
Почему он не может оставить его в покое?
— В следующую среду я иду на собрание гитлерюгенда, — сказал Ансельм. — Я вожатый, и мне зачтется, если я приведу с собой гостя.
— Спасибо, мне это неинтересно. — Фридрих отвел глаза.
— Твоя сестра дружит с моей сестрой, и она просила…
Значит, это Элизабет постаралась?
— Это не мое. — Фридрих сделал пару шагов в сторону.
Ансельм шагнул за ним:
— Фридрих, рано или поздно ты тоже вступишь. А для меня это было бы очень важно, руководство станет больше меня ценить. Приходи! Хоть посмотришь, как тебе понравится.
Фридрих и так знал, как ему понравится. Но промолчал, помня обещание, данное отцу.
— Ну, значит, в другой раз. — Ансельм ткнул Фридриха пальцем в плечо, довольно-таки больно. — Фридрих, я беру на себя обязательство — затащить тебя на собрание!
И он ушел насвистывая.
Фридрих стиснул кулаки. Неужели Ансельм так и не отстанет? А Элизабет? Он же ясно ей сказал, что не хочет вступать! Придется теперь придумывать, под каким предлогом отказать Ансельму на следующей неделе.
От этих мыслей его отвлекли двое студентов, парень и девушка. Они шли навстречу, в руках у них были музыкальные инструменты. Наверняка возвращаются из консерватории после занятий. Когда они проходили мимо, он услышал, как они обсуждали «ту вещь Бетховена». Что за вещь — симфония или концерт? Хотелось крикнуть: «Я тоже знаю Бетховена!» А он только смотрел им вслед. Если в январе его примут в консерваторию, смогут они подружиться, несмотря на его вид? Или другие студенты будут над ним смеяться? В сотый раз он испытывал одновременно и страх, и отчаянную надежду.