Свенд поднялся, еще раз глянул на бледное лицо пришельца, и погасил одну из свечей.
«Пусть спит. Поговорим завтра».
* * *
Я проснулся от покашливания. Глаза открывались с трудом. Немного придя в себя, я осмотрелся. Все тот же домишко, сложенный из кое-как пригнанных бревен. И все тот же старик у очага. Он что-то бросал в кипящий котелок, от которого исходил тяжеловатый, но приятный запах. Я приподнялся на локтях, удивившись про себя, как тяжело это оказалось сделать. Некоторое время понаблюдал за его манипуляциями, и наконец решил напомнить о своей персоне. Пора было задать главный вопрос.
— Э-э… Извините!
Старик повернулся и я понял, что ошибочно посчитал его старым — оказалось, что ему где-то под пятьдесят. Утреннее солнце, освещающее эту хатку из крохотного оконца, позволило хорошо его рассмотреть. Суровый такой, с резковатым прищуром, как оказалось, не серых, а блекло-голубых глаз. Высокий лоб, прямые черты лица. Усищи по плечи, борода, шевелюра — все белое, как молоко. Этакий дядька Черномор… Или Беломор?
Тем временем он подошел к постели, подтянул табурет, вздохнул и спросил что-то на том же грубоватом языке. Я удивленно покачал головой. Такого языка я ни разу не слыхал. Что-то из скандинавских?..
— Нет, не понимаю…
Потом он произнес несколько фраз на, несомненно, других языках. Я сел немного поудобней, стараясь не потревожить ногу, и в свою очередь постарался прийти ему на помощь, проговаривая несколько фраз на немецком, английском, русском, украинском языках. Богатырь только повторил мой жест, задумчиво покачав головой. Потом, видно приняв какое-то решение, приложил руку к груди, повторяя несколько раз одно слово:
— Свенд!
Ясное дело, представляться, так представляться. Я хлопнул себя в ноющие ребра и четко выговорил:
— Серж!
— Серш? — поднял брови Свенд, и что-то быстро пробормотал.
— Нет, не Серш. СерЖ, — страрательно жужжа и чувствуя себя очень глупо, проговорил я.
Свенд закивал.
— Серж, ульм Серж. Гмм…
Свенд встал, снял котелок, налил в огромную глиняную кружку варево и знаками дал понять, что надо выпить. Затем он взял овчинный кожух и вышел из хижины. Я же, машинально хлебая густое варево, крепко призадумался. Непонятно! Где же это видано, чтоб не знали ни английского, ни немецкого… Так не бывает! Я вдруг почувствовал себя очень потерянно. Логичного объяснения произошедшему не находилось… Пока я соображал, на каком я свете, ввалился мой спаситель с огромной охапкой дров. Не в силах больше терпеть неопределенность, я позвал Свенда и попытался спросить его про место, где мы находимся, и как оно называется. Тот морщил лоб и глядел на мое размахивание руками, затем выдал пару коротких слов, наверное, названий окружающих нас предметов. Я испытал самое настоящее отчаяние. Некоторое время я потерянно оглядывался, ища сам не знаю чего, но в итоге свежее решение таки нашлось — я показал как будто я пишу или рисую, и Свенд быстро сходил к очагу за угольком и листом бересты. Писать с помощью угля раньше не приходилось, но уж как-то я ухитрился нарисовать на желтоватой плотной коре очертания, хорошо знакомые любому школьнику. Евразия, Африка и Австралия справа, обе Америки и Гренландия — слева. Я молча подал рисунок Свенду. Тот некоторое время соображал, глядя на мое творение, потом широко повел кругом рукой, затем тыча в мою импровизированную карту и вопросительно подняв брови. Я горячо закивал, обрадованный понятливостью хозяина, отобрал карту и ткнул пальцем примерно в Скандинавский полуостров, посадив жирную точку и спросил: