Жаба? – спросил Натху. Жаба?
Гюнтер сбросил сыну образ жабы – настоящей. Мальчик обрадовался, запрыгал на постели. Энграмма Линды, парящей в космосе, расцвела подробностями: жаба уточнялась, дополнялась, детализировалась. Оказывается, раньше Натху понятия не имел, как выглядит жаба, – вот, дорвался, стервец. Почему он изобразил изнаночную Линду в виде амфибии, о которой узнал только сейчас, от отца? Это оставалось загадкой.
– Перестань, – попросил Гюнтер. – Говорю тебе, Линда не жаба.
Жаба, жаба, жаба, откликнулся Натху.
Флуктуация ускорила вращение. Жаба запрыгала на месте, слизнула комара – нет, не комара, но кого-то слизнула точно. Шаль ее взлетела в воздух, сшибла целый рой комарья; хорошо, подумал Гюнтер, пусть будут комары.
– Линда не жаба. И Линда не флуктуация. Люди не бывают флуктуациями.
Натху похлопал себя по затылку: бывают.
– Нет, не бывают. Люди бывают антисами.
Натху пожал плечами.
– Это не одно и то же. Это очень даже разное.
Натху еще раз пожал плечами. Он делал это так: вздергивал острые плечи высоко-высоко, доставая до мочек ушей, выжидал паузу, и резко опускал вниз, на место. Поначалу Гюнтер пугался, что плечи сына вылетят из суставов, но со временем привык.
– Ты не различаешь антисов и флуктуаций? Ты считаешь, что между ними нет разницы?
Натху не реагировал. Наверное, это значило: да, не различаю. Или: нет, не различаю. Или: отстань, мне неинтересно.
– Линда для тебя – антис? Раз она в космосе, раз жаба с изнанки, значит антис, да? Такая же, как ты? Как члены твоей стаи?
Гюнтер, ответил Натху. Ты, ты, ты.
– Такая же, как я? Линда для тебя – антис и при этом она такая же, как я? Может летать? Выходить в волну? Менять тело с малого на большое?
Натху пожал плечами: о чем тут говорить?
Гюнтер дорисовал рядом с Линдой себя. Два волновых сгустка поселились в лицевой кляксе космоса. Два радужных волчка вертелись во тьме. С изнанки возле жабы образовался молодой человек, одетый в пестрый кафтан, с дудочкой в руке. Таким Гюнтер видел себя в галлюцинаторном комплексе, когда особо трудный пациент вынуждал его усилить воздействие до критического, погружаясь под шелуху.
Да, да, да, завопил Натху. Бей ее! Ешь ее!
– Не буду я есть Линду.
Ешь! Вкусно!
– А если она меня съест? Она вон какая сильная…
Натху задумался.
Поддерживая измененную энграмму на эмоциональном уровне, достаточном, чтобы мальчик не утратил интереса, Гюнтер опять восстановил в памяти разговор с доктором Йохансоном. В последнее время, общаясь с сыном, он отмечал у себя навязчивую идею, считай психоз. О чем бы ни зашла речь, Гюнтер раз за разом возвращался мыслями к этому разговору. Он очень старался, чтобы воспоминания о докторе остались закрытыми для сына, и преуспел в этом. Антис не антис – как обладатель ментальных способностей, Натху Сандерсон не был ровней Гюнтеру Сандерсону.