Но Гельмут Шоске и не думал останавливаться.
— Ты похож на привидение! — бушевал он. — Все мы переживаем несчастную любовь. Да, больно, да, ходишь, бывало, как дурак и плачешь, и пьешь шнапс, и бьешься головой о стену — а потом проходит! Да, проходит! Все, завтра же напишешь кому-нибудь. Связей сейчас у тебя поболе, чем у меня, так что с утра чтоб поднялся, взял перо и бумагу и написал письмо!
— Кому? — безвольно спросил Гартмут.
— Да хотя бы своему профессору в Тюбинген! — взревел отец. — Пусть тебя, дурака несчастного, возьмут на кафедру, будешь лекции читать.
Это была идея. Гартмуту уже приходило на ум, что неплохо было бы восстановить прерванные связи с профессором Гелднером. При всем своем нежелании становиться университетским преподавателем он отдавал себе отчет, что скучная эта должность имеет много привлекательных сторон — стабильный заработок, жилье при университете, довольно свободного времени. Она уже не позовет его. Ему нечего ждать.
Он написал профессору Гелднеру, тот, очередной раз подивившись извилистым стезям своего бывшего студента, ответил теплым приглашением, и уже через две недели Гартмут заступил на должность ассистента профессора на кафедре иранистики Тюбингенского университета.
Все время университетской службы Гартмут запрещал себе вспоминать о принцессе Аликс. Образ ее со временем поблек и отдалился. Лектором Гартмут оказался прекрасным, его знание персидского языка поражало коллег, дипломированных иранистов. По настоянию профессора Гелднера он за два года подготовил и защитил докторскую диссертацию (подробный анализ персидских источников о чумных эпидемиях), а еще через год получил хабилитацию и стал приват-доцентом.
На следующий день после этого события (его праздновали всей кафедрой, и у Гартмута еще побаливала голова, когда он развернул газету) он узнал о помолвке принцессы Алисы Гессен-Дармштадской с русским цесаревичем Николаем.
По прочтении у него возникло странное чувство. Сколько ни старался, Гартмут не мог вспомнить, как выглядела принцесса. Удивительным образом ее лицо, когда-то днем и ночью стоявшее у него перед глазами, совершенно выветрилось из памяти, и теперь он помнил ее только девочкой, как она выглядела тогда, в ту страшную ночь во дворце. Но и это воспоминание с каждым прошедшим днем все больше тускнело и темнело, точно помолвка с наследником русского престола высушила последние ручейки надежды, которые оживляли этот образ, и он чахнул, пока окончательно не пропал из памяти.
И когда любовь к принцессе Аликс, казалось бы, окончательно покинула сердце Гартмута, он получил письмо.