Джо. Вы говорили о карлице весом тридцать девять фунтов.
Кит Карсон. Разве забуду я когда-нибудь эту даму? Век буду помнить эту миниатюрную амазоночку.
Джо. Век?
Кит Карсон. Даже если доживу до шестидесяти.
Джо. Шестидесяти? Вам и сейчас на вид больше шестидесяти.
Кит Карсон. Следы невзгод на лице. Невзгод и лишений. Три месяца назад стукнуло пятьдесят восемь.
Джо. Тогда все понятно. Расскажите-ка еще что-нибудь.
Кит Карсон. Говорю этому типу из Техаса: зовут — Ротстайн, горный инженер из Пенсильвании, ищу местечка повыгоднее. Дал два адреса в Хаустоне. Как-то рано поутру чуть не лишился глаза, спускаясь по лестнице. Напоролся на верзилу шести футов ростом, с железной клешней вместо правой руки. Ты, говорит, разрушил мой семейный очаг. Нездешний, говорю, только приехал в Хаустон. Собрались девчонки сверху, на лестнице, — полюбоваться дракой. Семеро. Шесть футов и железная клешня. Хоть кому подействует на нервы. Вмазал ему по челюсти, когда он замахнулся, чтобы треснуть меня клешней по башке. Лишился бы глаза, если б не быстрота соображения. Скатился в сточную канаву, достает револьвер. Стреляет семь раз. А я уж наверху — взлетел по лестнице. Через час выхожу, переодетый, в шелку и перьях, на лицо надвинута шляпа. Гляжу: стоит на углу — ждет. Прогуляемся, говорю, мужчина. Нет, говорит, неохота. Иду по улице и выхожу из города. Вряд ли вам когда доводилось надевать женское платье, чтобы спасти шкуру?
Джо. Никогда не доводилось. И не был я никогда влюблен в карлицу весом тридцать девять фунтов. Еще пива?
Кит Карсон. Благодарствую. (Выпивает залпом кружку пива.) Пробовали когда-нибудь пасти коров на велосипеде?
Джо. Нет, как-то не приходилось.
Кит Карсон. Покинул Хаустон с шестьюдесятью центами в кармане — подарок девчонки по имени Люсинда. Прошел четырнадцать миль за четырнадцать часов. Огромный домище, весь за колючей проволокой, и здоровенные псы. Не терпел их никогда. Прошел все-таки за калитку — голод и жажда заставили. Псы вскочили — и на меня. Иду прямо на них и с каждой секундой — на год старше. Подхожу к двери, стучу. Здоровенная негритянка открывает и сразу захлопывает. Ступай, говорит, прочь, оборванец. Снова стучу. Ступай, говорит, прочь. Снова. Прочь. Снова. На этот раз сам старик открывает. Девяносто, а то и больше. Да еще дробовик со спиленным стволом. Не бойся, говорю, папаша, на рожон не полезу. Хочу есть и пить, зовут Кэвено. Впустил, приготовил мятный пунш — для обоих. Живешь здесь, говорю, один, папаша? Пей, говорит, и не задавай вопросов. Может, один, а может, и нет. Хозяйку видал? Соображай сам. Приходилось об этаком слышать, но из такта смолчал — не подмигнул даже. Вряд ли поверили бы мне, если б сказал, что этот старый джентльмен с юга был моим дедушкой?