Когда мы всплыли на следующее утро, мы были поражены тем, что наше последнее ночное уклонение от бомбардировки глубинными бомбами было совершено ближе от центра опасности, чем мы предполагали. Большие куски защитной металлической обшивки вокруг боевой рубки были вырваны. Взрывы также оторвали несколько деревянных полос настила верхней палубы. Увидев собственными глазами понесенный ущерб, мы лишь утвердились в нашем решении пробираться на базу на цыпочках.
После этого близкого столкновения мы играли весьма осторожно. Когда у нас за кормой оставалась фосфоресцирующая кильватерная струя, Майер приказывал осуществлять погружение. Продвижение к базе становилось медленнее, но безопаснее. Экипаж буквально ходил по палубам на цыпочках, чтобы сделать шум как можно меньше.
В этот напряженный период моих друзей особенно раздражало мое самостоятельное изучение английского языка. Чтение вслух не одобрялось вообще, поскольку они опасались быть обнаруженными врагом из-за того, что кто-то говорит по-английски. В результате я отрабатывал свое произношение, в тишине говоря про себя.
Утром 7 ноября мы отмечали печальный юбилей: прошел ровно год с тех пор, как мы потопили последний вражеский пароход. Этот пароход был первым и единственным, который мы потопили под командованием Чеха. Мы молились о том, чтобы проклятие, которое нависало над нашими головами, закончилось теперь, когда Чех удовлетворил свое желание вечного мира.
Я никогда не был особо суеверным человеком, но всякий раз, проходя мимо каюты Чеха, чувствовал, как у меня бегут мурашки по коже. Мы всегда держали сдвижную занавеску в эту каюту закрытой, и никто не осмелился войти в нее со дня его самоубийства. Даже обер-лейтенант Майер чувствовал себя более комфортно, оставаясь на своей прежней офицерской койке. Вид этой закрытой сдвижной занавески всегда напоминал мне о том, как Чех постоянно скрывался в этой каюте наедине с терзающими его думами. Было похоже на то, что его дух по-прежнему часто посещает его маленькую каюту. У меня было предчувствие, что этот дух сразу же покинет ее, как только мы получим нового командира, но память о бедном, незадачливом Чехе останется со мной навсегда.
Позднее этим утром мы достигли внешних подходов к гавани Лорьяна. Согласно приказам командования 2-й подводной флотилии, мы должны были подняться в надводное положение. Мы привыкли так ходить только ночью, и нам странно было видеть большие валы белой пены, которые мы разрезали носом нашей подлодки средь бела дня.
Мы уже приближались ко входу в гавань, когда, около полудня, получили радиограмму из штаба, предписывающую следовать в квадрат акватории 5530 и срочно оказать помощь подводной лодке U-123 под командованием фон Штётера. Одновременно с радиограммой мы заметили четыре больших самолета, идущие на малой высоте и почти на восток. Через пару секунд наш расчет зенитных орудий занял свои места и приготовился открыть огонь. Промедлив пару секунд, один из этих самолетов выпустил опознавательную ракету: это были германские Ю-88, идущие на помощь U-123. Чуть позже мы заметили две наши подводные лодки, идущие на полной скорости, тоже спешащие на помощь U-123.