Донесшийся сверху скрип дверных петель заставил меня вздрогнуть так, что я едва не слетел с лестницы кубарем. Бог мой, в доме еще кто-то есть!
— Ну разумеется, дорогой друг, вы все об этом узнаете. Идемте.
Это был тот самый пронзительный голос. Заслышав его, я лихорадочно сбежал по ступенькам, выскочил в проулок и поспешил во весь опор к арке, но тут же остановился как вкопанный. Прямо под пролетом виднелся безошибочно угадывавшийся силуэт констебля. Расставив ноги, полицейский преграждал мне единственный путь к отступлению. Останься у меня дух, я бы завопил в голос. Но тут мне стало очевидно, что он смотрит в другую сторону и ничего не подозревает. Зато сзади, из пустого дома, доносились голоса, спускающиеся по лестнице. Через пару секунд собеседники будут здесь, и я окажусь в ловушке, запертый в узком проходе между ними и служителем закона!
Полагаю, будь у меня время на размышления, я убедил бы себя, что не сделал ничего дурного, не повинен в преступлении, и могу с чистой совестью предстать перед кем угодно. Верно, но в кармане у меня лежал пистолет, и эти наглые ищейки станут допытываться, кто я такой и что тут делаю. Господи, сколько будет шуму, когда выяснится, что прославленный сэр Гарри Флэшмен был задержан, одетый как огородное пугало, с пукалкой в кармане, на том самом месте, где совершено покушение на убийство! Как тут объясниться, избежать скандала... Ах, когда кроме этого вы постоянно чувствуете себя так, будто натворили что-то, на всякие там нюансы можно махнуть рукой. Необходимо любой ценой сохранить инкогнито. Способ был один — будучи одет как клиент благотворительной столовой, я в мгновение ока извлек свою фляжку, облил бушлат остатками бренди, растянулся на удобно подвернувшейся решетке и постарался придать себе вид упившегося оборванца, прикорнувшего тут на ночь. Едва успев устроиться, я услышал приближающиеся шаги.
Если есть у них хоть капля здравого смысла, они пройдут мимо, думаю я — да и как поступили бы вы, заметив грязного пьяницу, развалившегося на улице? Так поступил бы любой, но только не эти ищейки, чтоб им пусто было. Шаги замерли рядом со мной, и я осторожно выглянул из под прикрытых век: высокий худой тип в длинном плаще, без головного убора и с залысиной, и плотный малый с бульдожьими усиками и в жестком котелке. Выглядели они, как поэт и бейлиф.
— Это еще что? — спрашивает бейлиф, переступая через меня.
— Бродяга, — отвечает поэт. — Бездомный, пытающийся хоть на несколько часов найти убежище от своих несчастий в пьяном сне.
— Полагаете, с ним все в порядке? — не унимается бейлиф. И чтоб мне провалиться, если он не наклонился ко мне, щупая пульс. — Мчится галопом, — говорит и кладет мне ладонь на лоб, вот мерзавец. — Боже милосердный, да у него лихорадка. Вам не кажется, что стоит позаботиться о нем?