Мамзель замялась.
— Он не знает. Для него я в данный момент навещаю школьную подругу в Швейцарии.
Все лучше и лучше. Такие вещи не стоит сообщать любовнику, только что получившему от ворот поворот.
— Ну, в любом случае желаю Шарлю всего наилучшего! Хотел бы я познакомиться с ним как-нибудь.
Поскольку девчонка не захлопала в ладоши, я нежно заключил их в свои и издал самый задумчивый из своих вздохов, вроде как у озабоченного дядюшки.
— А еще желаю успехов вам, моя дорогая. И раз уж вы не желаете говорить о событиях в той треклятой пещере...
— Non, non...
— ... то я тоже не буду. Скажу только: я очень рад, что вам пришло в голову проведать школьную подругу в Швейцарии. И что зашли повидаться со мной сегодня. Прям как в старые времена... Ну почти. — Я подмигнул и скользнул руками к ее окорочкам, хорошенько потискав их в знак того, что не обижаюсь. И чтоб меня разорвало, если сентиментальная потаскушка не принялась тереть глаза.
— Ох, вы лучший человек на Земле! Такой добрый, такой genereux[985] — Каприз прижалась ко мне, обкапав слезами всю рубашку, потом посмотрела прямо в глаза. — И я... никогда не забуду Берлин!
Она обвила меня руками за шею и поцеловала. И это был уже не тот чмок, а настоящий трепетный засос, влажный и чудесный, во время которого можно окочуриться от удушья, если не дышать через нос. Мне пришлось напрячь живот, оберегая швы, пока мамзель наконец не отстранилась. Губы ее дрожали, глаза покраснели.
— Боже правый, что сказал бы Шарль про такую ласку? — иронично заметил я. — Не уверен, что профессора I`histoire militaire одобряют подобные вещи.
Француженка заколебалась, но потом решила принять реплику за шутку:
— Oh, chacun a son gout[986], как известно.
— Верно, вам не стоит подвергать его потрясениям. Даже не помню, когда переживал подобный поцелуй. С того времени, как сошел с «Восточного экспресса», по крайней мере.
— Que`est-ce que c`est[987]? — На миг Каприз растерялась, потом до нее дошло, она покраснела и отступила на шаг. — Ах! La princesse... Я... я не...
— Так вы встречались с ней?
— Мы видели ее, вместе с Дельзоном. В полицейском комиссариате, — проговорила мамзель сконфуженно, но быстро оправилась и широко улыбнулась. — Ну разумеется: именно она и тот тип вывезли вас из Германии. Она... очень красива.
— Превосходный женский экземпляр, — заявляю я, оглядывая собеседницу с ног до головы. — А самое главное, ее не терзают угрызения совести по части верности мужу. — Тут я ухмыльнулся и адресовал ей ее же собственные слова: — Это не слишком жестоко? Вы не сердитесь?