Винсент часто вспоминал Реджину, которой теперь было девять. Скорее всего, он никогда больше ее не увидит. Но так даже лучше. Так он ее не погубит своей исступленной любовью. Прошлое стало далеким и недосягаемым, оно рассыпалось пеплом, и пепел развеялся на ветру. Однажды в булочной он услышал по радио свой собственный голос. «Я бродил по ночам» с монтерейского рок-фестиваля. Видимо, не только Уильям записал его выступление, и теперь оно всплыло на радио. Винсент пулей вылетел из магазина. Вскоре звук его голоса растворился в городском шуме, и бешеное сердцебиение наконец успокоилось.
Это было давно и неправда: золотые холмы Калифорнии, ослепительно-синее небо над набережной. Здесь и сейчас, вдали от всего, что он знал и любил, все вокруг тоже было пронизано красотой. Он старался не видеть эту красоту, не замечать яркие блики солнца, лесных горлиц на ветках деревьев, влюбленных, которые даже не думали скрывать свои чувства. Вот почему он обычно гулял по ночам, когда мир погружается в черно-синий сумрак, пронизанный желтым светом электрических фонарей.
В те вечера, когда ему становилось совсем уже невмоготу сидеть в одиночестве в тесном гостиничном номере, он не ждал наступления темноты. Временами ему просто хотелось вырваться из заплесневелой духоты на свежий воздух. В таком настроении он выходил раньше обычного и шел куда-нибудь, где его никто не знал. Уже смеркалось, Винсент пил вино на открытой веранде кафе в саду Тюильри. Закатное небо окрасилось всеми оттенками оранжевого. Весь мир как будто сиял и светился. Винсент знал, что Уильяму понравился бы сад Тюильри на закате: искрящийся свет, звон колокольчика на шее козы, щиплющей травку прямо на газоне, – вот почему самому Винсенту было почти нестерпимо смотреть на все это великолепие. Большинство молодых парижан выглядели точно так же, как Винсент: темные волосы, бородка, черное пальто и черные же ботинки. Он отлично вписался. Он мог быть кем угодно, а значит – никем, человеком без имени и без прошлого. По дороге сюда он зачем-то купил газету, хотя еще плохо читал по-французски.
Он рассеянно листал газету, и тут за его столик уселась какая-то женщина: элегантная дама, уже пожилая, одетая в черное, в темных очках, несмотря на сумеречный час. Она достала из кожаной сумочки сигареты и золотистую зажигалку и сказала, пристально глядя на Винсента:
– Ну, здравствуй!
Он взглянул на нее и пожал плечами.
– Je suis desole, madame. Vous avez fait une erreur. Nous ne nous connaissons pas[12].
– Да, мы не знакомы, – ответила женщина. – Но я тебя знаю и уж точно ни с кем не спутаю. Когда-то мы с твоей мамой были подругами. Очень близкими подругами. Видишь ли, я такая же, как ты и все в вашей семье. Наш род здесь, во Франции, очень древний. Когда твоя мама жила в Париже, она не отвергала свою природу. Это началось позже. Но мы все равно продолжали поддерживать связь, когда она вернулась в Америку, и я знаю, Сюзанна хотела бы, чтобы я за тобой присмотрела, чем я теперь и займусь.