– Ясно. – Винсент отложил газету. Значит, он все-таки не инкогнито. Поскольку он был в Париже, а не в Нью-Йорке, то попытался взять себя в руки и поддержать вежливую беседу, хотя сейчас ему больше всего хотелось сбежать не прощаясь. – А может быть, я не хочу, чтобы за мной кто-то присматривал?
– Ты один из нас, так что, как ты понимаешь, у меня нет выбора.
Винсент покачал головой.
– Теперь я никто.
Женщина печально посмотрела на него.
– Что бы с нами ни происходило, мы те, кто мы есть. Это у нас в крови. Несмотря на любые потери, на весь трагический опыт, наша суть не меняется. Ты – особенный человек, всегда был особенным и всегда будешь. – Она назвала свое имя. Агнес Дюран. – Я живу рядом с Вандомской площадью. Наша семья поселилась в Париже давным-давно. Здесь нам не надо скрываться, как вам в Америке. Нас просто не видят, если мы не хотим, чтобы нас видели. Ты уверен, что прячешься, но ты на виду.
Винсент положил на стол деньги, поднялся и вежливо кивнул.
– Тогда я лучше пойду.
– Так и будешь все время в бегах? Это путь для трусливых. Пожалуйста. Не уходи.
Что-то в ее голосе задело Винсента. Он сел на место.
– Мадам, я очень вам благодарен за желание мне помочь. Честное слово. Но в этом нет смысла.
– У тебя нет ничего, ради чего стоит жить?
Винсент рассмеялся.
– Уже ничего.
– Потому что ты не можешь вернуться в Америку? Потому что тамошние власти не оставят тебя в покое?
– Потому что я потерял человека, которого любил.
– Ясно. – Агнес кивнула. Это была уважительная причина. – Мы почти все теряем людей, которых любим. Это ужасно. Я знаю не понаслышке.
Винсент вздохнул и наклонился вперед, опершись локтями о столик. Мадам Дюран была ровесницей его мамы, и он волей-неволей чувствовал некую связь между ними.
– У меня ничего не осталось.
Он всегда знал, что его жизнь закончится очень рано.
Мадам Дюран покачала головой.
– Винсент, – с чувством проговорила она. У нее определенно был дар ясновидения. – Одна жизнь, может быть, и закончится, зато начнется другая.
Винсент смотрел на оранжевый свет. Он видел каждую молекулу воздуха, и каждая заключала в себе миллионы возможностей. Он вдыхал запах свежей травы, слышал звон колокольчика на шее козы, ощущал вечернюю прохладу.
– Ты в Париже, – сказала мадам Дюран. – Живи не хочу!
Чтобы жить свободно, сказала мадам Дюран, ему придется сперва умереть. Смерть должна быть публичной, окончательной и бесповоротной. Его перестанут разыскивать. Американские власти благополучно о нем позабудут. Нет человека – нет дела. Он останется самим собой, но с новым именем и новой жизнью, и что самое главное – он избегнет проклятия, довлеющего над Оуэнсами.