— Молчи! Пусть я для всех вас плохо тебя воспитываю и глупо вмешиваюсь в твою жизнь. Как же! Ты теперь взрослая, с паспортом! Но я мать. И я не спала всю ночь, глотала таблетки, страдала и…
— Мама!
— Молчи, — повторила она неумолимо и вышла.
Я хотела броситься за ней, но осталась на месте, хотя мне было безмерно жалко ее, мою хорошую маму, которая в самом деле страдала из-за меня, и не спала ночь, и глотала таблетки, и поэтому была сейчас измученная, обиженная на меня, да, наверное, и на папу, — ее слова о том, что она для всех нас плохо воспитывает меня, могли означать только одно: у нее с папой был разговор на эту тему, и папа сказал ей, что она зря вмешивается так, зря бегала за мной и к Ларисе. «Наша дочь теперь взрослая, с паспортом», — я как будто слышала сейчас папин голос и даже твердо уверилась, что он сам вчера положил телефонную трубку, доверив мне самой решить — как поступить… Они у меня оба хорошие, но очень разные, и хотя папа не любит лишних слов, я чувствую всегда его поддержку в трудную минуту. Помню — это было еще в пятом классе — я поехала в пионерский лагерь, а там мы пошли в поход, и когда переплывали через реку в лодке, лодка перевернулась, я чуть не утонула. Но когда вернулась домой, ничего не сказала об этом родителям — зачем волновать. И все же они узнали, мама заявила, что никогда больше не пустит меня к воде. А папа… Он обнял меня и тихонько шепнул: «Учись плавать, дочь». Потом сам записал меня в плавательный бассейн. Я ходила целый год и теперь не боюсь воды. Так он учит и своих курсантов в училище — чтобы они были сильными и мужественными.
Я набрала номер училища и сказала:
— Папа, я уже дома.
Он спросил:
— А мамы нет?
— Сейчас ушла. Наверное, в магазин.
— Наверное? — Он, конечно, догадался, почему я не знаю точно, куда она ушла. — Ты пойми ее, Оля. Ведь вчера она чуть не до полночи простояла там — у Лариного дома.
Что? Вот как! Я-то думала — не уйдет Н. Б. А не ушла она. Стояла на ветру, промерзшая. Оберегала доченьку хоть так. Издали.
— Папа, — сказала я, вкладывая в свои слова искреннее признание собственной вины. — Но я не могла иначе. Они опутали Ларису. Оккупировали квартиру и не уходят.
— Да? — Он помолчал. — Что ж. Надо обмозговать. Буду в пять.
Он будет в пять. А сейчас десять. Утра. Но если сказал: «Надо обмозговать», значит, хочет сообразить, как мне помочь. «Надо обмозговать» — у него главный призыв. Думай хорошенько. Чуть не с младенческих лет он приучает меня ворочать мозгами.
Впрочем, мозги у всех ворочаются по-разному. О чем, например, думает Динка? Как повеселее провести вечерок? «Экстазно!»