В этот момент подошел бесстыдно опоздавший Илья Шумейко. Он как ни в чем не бывало поздоровался и, сняв очки, начал протирать их да еще спросил, почему это мы не входим. Как будто не мы его ждали целые полчаса, а он нас. Это всех возмутило, на него накинулись: «Еще бы на два часа опоздал!» Пока кругом шумели, Вика шепнула мне, о чем Аннушка рассказывала до моего прихода. Оказывается, сегодня утром она получила два письма от своих бывших учеников, мы их сокращенно зовем «бывучами». Так вот одно письмо от Майки Федотовой, а другое от «бывуча», который много лет не давал о себе знать и вдруг написал. Учительница читала это письмо и вспоминала, какой был Валерий Заморыш. Заморыш — фамилия. Сам-то он, сказала Вика, наоборот, здоровенный: прислал в письме фотографию.
Мне захотелось взглянуть на здоровенного Заморыша, и я попросила у Аннушки карточку. Она дала и оба письма. На снимке впрямь богатырь в военной форме. Сержант Советской Армии. Только письма я прочитать не успела — мы вошли в музей.
Нас собралось полкласса — большинство кружковцы. Олимпийцы, как и следовало ожидать, не подвели.
До последней минуты я надеялась, что появится Н. Б. Но… ни его, ни Ларисы! Конечно, я не подала вида, как расстроилась, наоборот, весело бросила клич: «Вперед, олимпийцы!» и первая влетела в вестибюль музея.
Дружной стайкой, не отставая от седовласой женщины — экскурсовода, ходили мы по залам выставки московских художников. Я все записывала в блокнот. После осмотра выставки создалось такое впечатление, будто мы сами побывали в столице — на Новом Арбате, в Большом театре и на Красной площади.
Когда экскурсовод завершила рассказ и ушла, мы еще долго стояли перед картиной с видом на Москву-реку. Нам очень понравилось, как выписана вода, и солнечные блики на воде, и белый катер, и ажурные листья на переднем плане. Все было тщательно разрисовано — до каждой прожилочки на зеленом листке. Вика даже возмутилась, что экскурсовод прошла мимо этой картины, не сказав о ней ни слова.
Анна Алексеевна послушала нас, улыбаясь, потом подвела к портрету пятилетней девочки, сидящей на скамейке в сквере — с куклой в руках. И сказала:
— А теперь посмотрите сюда.
Сначала нам показалось, что их нечего и сравнивать, эти картины: с катером на реке — яркая, четкая, а эта — невзрачная, вроде небрежно намалеванная. Но Анна Алексеевна посоветовала приглядеться получше и стала объяснять, как хорошо сидит эта кроха, баюкая куклу, в центре большого города, отрешенная от окружающего ее шума и людей.
И я почему-то вспомнила Викину сестренку Наташку — ей примерно столько же лет. Как часто при мне Вика обижала Наташку невниманием к ее заботам! Мне стало жалко Викину сестренку, я посмотрела на Вику. Она на меня. Мы поняли друг друга. Анна Алексеевна сказала: