— Майя Александровна! — радостно воскликнула она.
Чаще пациентки осаждали ее вопросами, но эта, очевидно, хотела поделиться хорошей вестью. Майя приподняла уголки губ в любезной улыбке.
— Как вы? Я вас вспоминала! Ой, наверняка хорошо, раз в обычную поликлинику ходите. А я переехала, первый раз сюда… нет, что я о пустяках? Маечка Александровна! У меня ремиссия! — тараторила женщина, сияя глазами. — Буквально недавно — анализы, снимок, Николай Семеныч сказал: ремиссия, все замечательно! Говорит, когда рак кишечника оперируют, потом половина везунчиков, половина так… А я в нужной половине, у меня все чисто-чисто, — смеялась женщина, — ничего гадкого не выросло! Говорят, у Николай Семеныча рука легкая, вот и вы тоже у него оперировались, и у вас тоже хорошо…
Майя вспомнила ее, вспомнила даже имя: Нелли. Они лежали в одной палате год назад, с одним диагнозом. Майя не собиралась заводить знакомств в больнице, о себе рассказывала мало, а Нелли и тогда болтала за двоих, если не за троих.
— Как мне приятно вас встретить! — восклицала женщина, но тут осеклась. — Ой, а вы не сказали… ведь у вас тоже? Ремиссия? — тревожно спросила она.
— Да, Нелли, у меня тоже, — улыбнулась Майя. — Извините, мне пора, такси ждет.
Ни на секунду у нее не возникло сомнения, надо ли врать. Разумеется. Зачем ей видеть жалость в глазах этой Нелли? Или не жалость, а похуже — мыслишку вроде: «Правильно, мне-то всего пятьдесят, а старухе за семьдесят, она уже пожила…» Да, я пожила. Я хорошо пожила! И представьте себе, желание жить не прошло у меня к семидесяти семи годам… но Бог меня о желаниях не спрашивал, он зачем-то разбросал мне по телу мины, и они теперь тикают.
Ладно… За окном такси, медленно ехавшего через пробку, проплывали зеленые каштаны. Ровные, высоченные, вытянулись как гренадеры, а на них кое-где — праздничные белые свечи. Бо́льшая часть цветов уже осыпалась, но несколько еще горели. В последние месяцы Майя стала внимательней к небольшим и простым подробностям жизни. Вот сейчас — забытый кем-то на сиденье гребешок, душный запах запруженной автодороги, эти последние цветы каштана, шероховатость кожаной сумки у нее под рукой — вроде ничего особенно радостного, но само наблюдение рождало в ней глубинное чувство довольства — совсем тихое и сильное, как звук далекой, далекой грозы. Хорошо. Значит, я живу. Это смирение наблюдателя не сравнить было с первым неистовым отчаянием.
Майя спросила водителя, когда они доберутся до Центрального парка. Ясно. Хорошо. Она почти не опоздает.
В ресторане, примыкавшем к парку, ее уже ждал Богдан. Когда она вошла, он поднялся из-за барной стойки.