– Не злись, – виновато сказала Аля, пытаясь прикрыть коленки полами рубахи, слишком длинной и широкой для нее. – Но твой халат с меня сваливается, а полотенце смотрится как набедренная повязка. Я потом все постираю, поглажу и верну на место, честно-честно.
Она еще что-то говорила, кажется, про вред алкоголя и стресса, а он не мог отвести от нее взгляд. Маленькая, изящная, как фарфоровая куколка, с темными прядями волос, с которых тонкими струйками стекала вода, прокладывая мокрые дорожки по тонкой ткани. Одежда липла к ее телу, натягивалась при движении, обрисовывая соблазнительно округлую грудь. Эта рубашка… что там Аля сказала? Постирает, погладит, вернет? Глупая девочка! Он готов был подарить ей все свои вещи, лишь бы видеть ее в них чаще. Было в этом что-то невообразимо трогательное и неизменно возбуждающее. Впрочем, последнее, похоже, от одежды не зависело.
– Джетт, не молчи! – воскликнула Алекса, начиная нервничать. – Если хочешь, я переоденусь прямо сейчас, только дай во что.
Он хотел… но не переодеть ее, а раздеть. Медленно, со вкусом, смакуя каждую расстегнутую пуговку. Картинка была такой яркой и почти осязаемой, что Джетт медленно опустился на пол напротив гостьи и, протянув руку, коснулся ее лица. Бархатная кожа, нежная – гладил бы и гладил. Алекса замерла, вглядываясь в его темный силуэт, и он подумал, что сейчас она привычно возмутится, съязвит или все-таки испугается, заметив, как мерцают его радужки, но девушка удивила. Она, как кошка, потерлась щекой об его шершавую ладонь и чуть прикрыла от удовольствия глаза. Ему даже показалось, что Аля мурлыкнула, наслаждаясь лаской. А потом он отчетливо услышал ее чуть насмешливый голос:
– Думала, не отважишься.
– Ты хоть осознаешь, что творишь, чудо? – спросил Джетт, придвинувшись ближе. Теперь они оба оказались в шкафу, который, к счастью, обладал внушительными габаритами и даже сдвинутые в сторону вешалки не мешали.
– Я пьяная, мне простительно, – заявила она, запуская пальцы в его мокрые после душа волосы.
Глаза ее… снова открытые, но совершенно слепые в темноте, казались ему прекрасными изумрудами, потемневшими из-за расширенных зрачков. Губы манили, суля наслаждение. И, заткнув тонкий голосок совести, Джеттеро поцеловал свое нетрезвое сокровище. Алекса ответила с таким пылом, что у него окончательно сорвало крышу. Забыв об осторожности, он принялся терзать ее губы, углубляя поцелуй, делая его более интимным. Язык исследовал девичий рот, в то время как ладонь шарила по ее телу, запоминая каждый изгиб, а потом бесстыдно скользнула под рубашку и чуть надавила, вынуждая разомкнуться колени.