— Ты не поверишь, что со мной произошло, — Ида зашлась счастливым смехом, который почти сразу перешел для Тани в категорию идиотского, — я тут встретила кое-кого...
— Ты... встретила? — В первый момент Таня даже не сообразила, что сказала грубость. К счастью, Ида слишком была поглощена своими мыслями, чтобы это заметить и тем более отреагировать.
— Да, — она посторонилась в дверях, пропуская Таню, — он к тебе пришел, а потом... потом... словом, ты сама все видишь.
— Сопли от счастья! — хмыкнула Таня, а потом вдруг опомнилась: — Я ведь всего сутки отсутствовала!
— Вообще-то он здесь, — Ида скромно потупила глаза, — как пришел, так и не ушел... Сутки назад...
— Так, а ну-ка подожди! — Таня нахмурилась. — Ты хочешь сказать, что в нашей квартире уже сутки находится посторонний мужик? С тобой и детьми?
— Он не посторонний, — Ида опять потупила глаза, и Тане даже показалось, что она покраснела, — совсем нет... Да ты сама посмотри! Шо уж тут хипишить.
Таня решительно вошла в гостиную. В одном из кресел сидел Зайдер. Он неловко поднялся при ее появлении и даже попытался отвесить ей шутовской поклон — в лучшие времена Мейер любил строить из себя нечто вроде скомороха.
Вот уж кого не ожидала увидеть Таня, так это Зайдера, о котором забыла совсем!
— Майорчик... — выдохнула Таня, прервав неловкую паузу.
— Я тоже рад тебя видеть, — улыбнулся Мейер.
Он страшно постарел и утратил весь свой щегольской вид, которым так любил козырять в прежние времена. В его роскошной когда-то шевелюре появились седые пряди. Глаза словно выцвели, поменяв цвет сочных терновых ягод на блеклые желтоватые пятна. Таня отчетливо видела горькие глубокие складки у рта — отметины пережитых обид и глубоко спрятанных страданий. Да и одет он был кое-как.
Она вспомнила, что в элегантности наряда Мейер Зайдер не уступал Японцу. Лакированные штиблеты, яркий цветок в петлице, модный котелок, белоснежная сорочка, бриллиантовые запонки, пестрый галстук — куда все это уплыло, каким ветром было унесено, в какие времена? Теперь на Мейере была выцветшая военная гимнастерка с заплатами, да еще и не по размеру. А воротничок с выдернутыми нитками выцвел от пота и грязи. На сапоги Мейера лучше было вообще не смотреть. Единственное, что осталось от прежних времен, — сапоги эти были чистыми. Это было уже воспитание, которое трудно искоренить: несмотря на потрепанный вид, Мейер умудрялся держать сапоги в порядке. Таня вспомнила, что кто-то очень давно рассказывал ей, что в далеком детстве Зайдер, как и все еврейские дети, учился в музыкальной школе. В отличие от Японца, вышедшего из самых низов, Мейер был из другой среды. И теперь, спустя столько лет, в облике его все равно сохранился налет благородства, как вкрапления драгоценных камней, вставленных в простую поломанную, спаянную оправу.