Пионер, 1939 № 12 (Журнал «Пионер») - страница 22

Загудела казарма, зашевелилась… Гиго схватил стоявшего рядом с ним мальчика Манука за руку:

- Посмотри: они сейчас выломаю? ворота, они видят, они слышат нас.

- Смотри: войско, - прошептал Малук.

- Антадзе, капитан Антадзе! - пронеслось по рядам.

Но демонстрация шла нерушимой стеной.

- Пли! - послышался вдруг резкий голос капитана Антадзе.

Солдаты выстрелили в воздух. Послышались еще выстрелы - несколько рабочих упало.

Потом все запрыгало в глазах у Гиго. Он видел, как Антадзе с остервенелым лицом стреляет прямо в толпу. Солдаты бьют прикладами безоружных демонстрантов. Площадь пустеет, но Coco в самой гуще толпы. Гиго видит: Дариспан бросает камнями прямо -в городового, и вдруг Дариспан покачнулся. На лице его кровь, а рука Антадзе направлена на него. Дариспан падает, он падает и кричит:

- Братья! Продолжайте наше дело! Забыв все, Гиго бросается на Антадзе,

но чьи-то крепкие руки хватают его, прижимают к белой каменной стене, и сильные удары сыплются на него. Он поднимает голову - она вся в крови, из носу и из разорванной губы течет кровь. Гиго видит перед собой веснушчатое лицо и рыжий чуб.

- Собаки! Собаки! - кричит Гиго, но все перед ним уже как в тумане. Вдруг он видит неподалеку от себя Coco. Coco ведет раненого. Вера Ломджария вцепилась в околоточного, рвет на нем погоны и кричит и плачет, как безумная.

- Не я убивал, не я убивал, - испуганно говорит тот, - это Антадзе.

Площадь пустеет. Только слышны стоны и крики «Спасите!»

Нато, Деспине, Вера подбирают раненых. Несут их. Гиго лежит под стеной, они его не замечают. Ему хочется крикнуть, но нет сил. Может быть, он умирает? Ему больно повернуться й кажется, что не осталось живого места на теле.

Вдруг черные концы башлыка опускаются на его лицо. Гиго не в силах даже поднять глаз. Чьи-то морщинистые коричневые руки осторожно берут его, старик бормочет что-то, но Гиго ничего уже не слышит.


6. Дэда

Не пели похоронных песен, не голосили плакальщицы, молча, сурово шли ряды рабочих за гробами товарищей, и цокание подков было единственным траурным маршем: это ехали казаки, тесным кольцом окружившие процессию.

Гаяне не плакала. Несли ее Дариспана, ее первенца, ее любимого сына. Ветер растрепал кудри на ее красивом, еще молодом, но теперь таком бледном лице.

И Миха где-то в тюрьме.

Но здесь она плакать не будет: это могут увидеть жандармы, которые убили ее дорогого сына. Может быть, потом, дома, она выплачется, но сейчас она должна идти гордо, высоко подняв голову, потому что сын ее отдал жизнь за великое дело.

Весь рабочий Батуми провожал убитых товарищей. Насыпали высокую братскую могилу.