- Почему? - повторила я. - Ты чем-нибудь занят?
- Нет. Один из нас получил пятёрку за карту, которую не сам рисовал, - негромко, но отчётливо произнёс Толя. - Мне придётся отобрать и эту карту, а я не хочу.
- Ты уверен, что не напрасно подозреваешь товарища?
- Уверен.
- В таком случае, - сказала я, - мы не станем устраивать выставку.
Ребята зашептались. Ваня стоял растерянный и весь красный. Игорь, наш новичок, тоже сильно покраснел, хмурился и кусал губы. Дима, сдвинув брови, смотрел на Горюнова. Встретив мой вопросительный взгляд, он, кажется, хотел что-то сказать, но тут же опустил глаза. «Но ведь это не о них речь, - сказала я себе. - Они и сами прекрасно рисуют». Я ещё подождала. Мне казалось, что вот сейчас кто-нибудь из ребят встанет и скажет: «Это сделал я».
Но никто не встал и не сознался.
«…Кто же это мог сделать?» - преследовала меня неотступная мысль.
Вызывая ребят к доске, проверяя их тетради, я снова спрашивала себя: «Не он ли? Не этот ли?»
Я пересмотрела все карты. Пятёрки были у Кирсанова, Горюнова, Гая, Левина, Соловьёва и у других мальчиков, которые очень недурно рисовали. Заподозрить кого-нибудь из них я не могла. Что касается Вани Выручки, то на его рисунки я обратила внимание ещё в начале прошлого года: отчётливые, ясные, строгие. «Вот кто будет одним из первых по черчению», - подумала я тогда.
Конечно, моим ребятам не раз случалось набедокурить. Но до сих пор всегда бывало так, что стоило спросить: «Кто это сделал?» - и виновный вставал и говорил: «Это я» - и прибавлял, в зависимости от своего характера: «Я нечаянно, Марина Николаевна. Простите!», «Я пе хотел и не думал, что так получится», «А я не знал, что этого нельзя» - или ещё что-нибудь в этом роде. Однажды, обнаружив в диктанте Лукарёва и Глаз-кова одинаковые ошибки, я спросила напрямик:
- Кто к кому заглядывал?
- Я… - после короткого молчания с тяжким вздохом ответил Федя. - Я сперва написал «тростник», а потом вижу у Киры «тросник», взял и переправил…
Они всегда честно признавались в своих грехах. А тут…
- Толя, - спросила я, встретившись с Горюновым в библиотеке, - я всё думаю, кто же у нас выдаёт чужую работу за свою?
- Я не могу сказать, - ответил он, краснея и глядя мне прямо в глаза.
- Конечно. Но ты должен поговорить с тем, кто это делает.
- Говорил я ему. И Саша говорил и Дима. А он отвечает: «Не ваше дело».
Мы стояли рядом, углубившись каждый в свою книжку. Мне показалось, что Толя уже забыл о нашем разговоре, но он вдруг сказал:
- Я про это давно знаю. Мне противно было, но я молчал. Даже ему ничего не говорил. А после диспута, знаете, Марина Николаевна, я подумал: «Нельзя молчать. Раз я вижу, что человек делает нечестно, какое у меня право молчать?».