– Значит, она все время теребит нос? – заинтересовалась Юля. – Или, скосив глаза, смотрит на него, старается заглянуть под низ? – Она засмеялась.
– Не теребит, а промокает платочком. У нее все время с собой маленький чистейший, белейший платочек. Даже не в кармане, а засунут за браслет часов. У нее красивые и дорогие швейцарские часы, старые, старый дамский золотой «Ролекс» на тонком плетеном золотом браслете, подарок свекрови на первую годовщину свадьбы, когда у них еще были хорошие отношения. Свекровь, Римма Александровна, передарила ей часы, которые ей муж, министр Перегудов, подарил тоже вот на первую годовщину свадьбы. В сорок девятом году. Римма Александровна очень гордилась собой, что сделала вот такой подарок. Она вообще-то скуповата… Ты записывай, записывай! – сказал Игнат. – А то я все забуду.
– Сейчас. – Юля раскрыла свой макбук. – Пишу: нос, прыщ – это уже записано. Римма, часы… Наверное, лучше записывать на диктофон.
– Сама смотри. Я бы все-таки рукой. В смысле – на комп.
– Устала! – сказала Юля. – Развесели меня. Но чур, словами! Расскажи совершенно отдельную историю. И это у нас будет вставная новелла.
– Хорошо, – сказал Игнат. – У нас в институте, где я недолго работал, в одном, так сказать, гуманитарном НИИ, интересный случай был. То есть мне рассказывали.
19.
– Вот представь себе, – рассказывал Игнат. – Жила-была одна девушка, очень заметная, из какой-то вполне обеспеченной и даже, можно сказать, влиятельной семьи. Двадцать семь лет. Высокая такая. Каблуки, прическа, косметика, часы-кольца. И сама красивая. Правда, были проблемы. Ноги длинные, но чуть-чуть кривоватые. И грудь больше, чем надо, и пузико выпирает, а попа, наоборот, меньше нормы. Но все ничего, это все как-то маскировалось сапогами, платьем, посадкой и повадкой. Если сидела, то ногу на ногу, если стояла, то вот так, в пятой позиции.
– В третьей, – поправила Юля.
– Хорошо, хорошо. Да. Ну и они в буфете сидели, была своя компания, человек пять девок и один мужик. Два столика сдвигали, как раз вшестером. Девки такие были, подруги этой красавицы. Тоже ничего, хотя не такие блестящие. А мужик – тут особый разговор. Парень лет тридцати с хвостиком. Женатый. Ребенок есть. Живут в каком-то Сукино-Выкино, панельный дом, двухкомнатная квартира. Это он сам рассказывал. Потому что он в этой компании был как подружка. Даже как служанка. Девки усядутся, он им кофе тащит, берет у стойки, запоминает, кому с молоком, кому черный, кому двойной. Плюс еще булочки запоминает! Всем ведь разные булочки: кому с маком, кому с корицей. Они, конечно, ему деньги дают, он потом сдачу раздает, а они, представляешь себе – я сам слышал, я за соседним столиком был! – они иногда ему говорят: «Сдачи не надо!» Как бы шутя. А он тоже как бы шутя отвечает: «Спасибочки-с, ваше благородие!» – и как бы шутя сдачу прячет в карман. Странно, да? Но он очень бедный был, это было видно. Конечно, белая рубашка, галстук, костюм, ботинки начищены, хотя рубашка старенькая, галстук с пятнышком, пиджак лоснится, брюки с перезаглаженными стрелками. Ботинки со сбитыми носами, царапины затерты гуталином… Бедность, бедность! Аккуратная такая бедность, достойная, чисто вымытая и даже сбрызнутая одеколоном.