– Продолжайте в том же духе, гражданка Табуранская. Место работы. Профессия. Должность?
– Товарищество с ограниченной ответственностью «Сотана ТВ-э». Референт-переводчик.
– «Сотана ТВ-э»… Это что-то с телевидением связано?
– Нет. Это слово-перевертыш. Если прочитать наоборот, получится «Эвтанатос».
– Эвтанатос… Эвтаназия. Греческое слово.
– Знаешь, что оно означает?
– Благородная смерть.
– Приятная, легкая смерть.
– Веселенькую ты себе фирму подыскала. И чем она занимается?
– Пей свой кофе. Остыл.
– И все-таки, чем занимается фирма «Сотана ТВ-э»?
Карина отставила чашку с недопитым кофе.
– Я дала подписку о неразглашении.
– Хм… Считай, что укол паука-птицееда снял с тебя всякую ответственность перед фирмой. Или ты собираешься вернуться?
– Нет.
– Хочешь, я дам тебе подписку, что все услышанное от тебя я не обращу тебе во вред?
– Не надо никаких подписок. Просто я действительно не знаю, чем именно занимается эта фирма. Что-то медицинское. Какие-то лекарства, препараты собственной разработки. Почти вся продукция идет за бугор.
– А ты чем занималась?
– Переводила. Готовила контракты. Подавала кофе. Улыбалась. Делала книксены. Эскортировала.
– Это еще что такое?
– Ну, сопровождала важных контрагентов в ресторан вместе с шефом.
– А кто шеф?
– Я видела его всего два раза. Пожилой такой, профессор или академик даже. Его зовут Герман Бариевич. Кликуха Гербарий.
– Ну, хорошо. Вернемся в Шереметьево. Вот тебе лист. Напиши все, что с тобой произошло. Придет Махалин Виктор Георгиевич, отдашь ему. Я зайду домой, заберу вещи и собаку.
– Собаку? А кто у тебя?
– Кавказец. Вот такой мужик! Дельф Бурхан Паррайт фон Пален.
– Здорово. А у меня пудель был. Бутон.
– Почему был? Чумка?
– Энтерит.
– Бывает. Прививку надо было делать… Кстати, вот твой шприц-тюбик, я отдам его на экспертизу… Сиди здесь и никуда не выходи. Я вернусь через полчаса.
– Хорошо. Буду пай-девочкой.
Еремеев выдернул из розетки электрошокер, надел на запястье и сбежал по лестнице вниз. Наведываться одному на свою засвеченную квартиру было небезопасно, и он очень обрадовался, когда увидал, что сержант Макарычев еще не уехал.
– Макарыч, подбрось меня на Пугачевку.
– Да тут же рядом…
– Подбрось, подбрось, за мной не заржавеет.
Макарычев распахнул дверцу, убрал с переднего сиденья укороченный автомат, Еремеев сел, и «жигуль», обогнув арест-площадку с разбитыми автомобилями, съехал в улочки Заворуйской слободы, бывшей Черкизовской Ямы, населенной когда-то отпетым жульем и ворьем, а ныне застроенной лабиринтом пятиэтажных хрущоб, куда не по своей воле переехали бывшие жители московского центра. На 2-й Пугачевской Макарычев притормозил у знакомого подъезда.