, что значит свобода от «болезней» (или «страстей» —
páthe), которые это здоровье разрушают. Без этого бесстрастия, приобретаемого постепенно
[72], духовная жизнь, а значит, и молитва, вырождается в
самообман, еще более удаляющий человека от Бога.
«Как страждущему болезнью глаз не принесет пользы напряженное смотрение на палящее солнце в самый полдень, когда взгляд не прикрывается ничем, так и уму страстному и нечистому совсем не принесет пользы мысленное представление о внушающей трепет и сверхъестественной молитве в духе и истине. Наоборот, подобная дерзость навлечет на ум негодование Божества»[73].
Человек, «смятенный» и «ослепленный» собственными страстями[74], в силу самих «падений» своих подвергается опасности стать «главой ложных учений и мнений»[75], тем самым обманывая не только себя самого, но и сбивая с толку других.
* * *
Несомненно, «деятельная жизнь» включает в себя, по мысли отцов, делание (prâxis), которое, однако, вовсе не обращено просто вовне или, вернее, абсолютно не различает «внутреннее» и «внешнее». «Делание» охватывает всю область отношений человека к себе самому, к его ближнему и ко всем вещам, и потому она называется также ethiké[76].
Praktiké и theoretiké — это не два разных, независимых друг от друга «пути», но суть два больших этапа одного и того же пути. «Созерцание» (theoría) — это естественный «горизонт» «делания» (prâxis), которое шаг за шагом ведет к той цели, для достижения которой оно предназначено и от которой оно получает свое оправдание.
«Им соответствуют и речения, повторяемые постоянно (святыми) отцами: „Чада! Веру укрепляет страх Божий, а его — воздержание. Воздержание делают непоколебимым терпение и надежда, от которых рождается бесстрастие; отпрыском же бесстрастия является любовь, а она есть дверь в естественное ведение, наследниками которого являются богословие и конечное блаженство“»[77].
Все эти, скажем, «внешние стороны» молитвы, которым в дальнейшем будет придаваться большое значение, всецело относятся к «практическому способу молитвы», хотя в себе, в самой своей сущности, они уже содержат свою цель — «созерцательный способ» как естественный горизонт. Эти аспекты, как и практика в целом, требуют усилий, как была полна усилий жизнь Иакова, трудившегося ради возлюбленной своей Рахили. И все же речь не идет о каком-то «самоспасении»! Ибо по сути цель «делания», «чистота сердца», которая только и делает человека зрящим Бога (Мф. 5:8), есть всегда плод сотрудничества между «благодатью Божией и ревностью человеческой»[78]