– У тебя все же есть работодатели, Тод.
– Да на хер. Я отвечаю перед командованием Корпуса. Мы своих на ЭМИ не сдаем, – он зажал в зубах нижнюю губу, бросил взгляд на Вирджинию Видауру, снова на меня. Его голос опустился до шепота. – Но чтобы это провернуть, мне нужно сотрудничество, Так. Она принимает все слишком близко к сердцу. С таким настроением я не могу просто отпустить ее на свободу. Не в последнюю очередь потому, что стоит мне отвернуться, она наверняка всадит мне заряд плазмошрапнели в затылок.
«Колосажатель» пошел боком к неиспользованному участку причала. Выстрелили крюки, прожевали дыры в вечном бетоне. Некоторые попали в гнилые участки и выскочили, как только начали натягиваться. Ховерлодер слегка сдал назад на волне потревоженной воды и рваных белаводорослей. Крюки втащились и отстрелились снова.
За мной что-то завыло.
Сперва какая-то идиотская часть меня решила, что это Вирджиния Видаура наконец выплескивает накопленную скорбь. Долю секунды спустя я уловил искусственный тон звука и понял, что это. Тревога.
Время как будто застряло. Секунды превратились в неторопливые куски восприятия; все двигалось с ленивой скоростью подводного спокойствия.
…Либек, развернувшаяся от края воды, из открытого рта выпадает зажженный косяк, отлетает от верха ее груди с краткой вспышкой искр…
…Мураками, кричащий мне на ухо, несущийся мимо к грав-саням…
…Вопящая система мониторинга, встроенная в сани, целая батарея систем инфокатушек, вспыхнувших, как свечи, вдоль бока внезапно задергавшегося тела Сильви Осимы…
…глаза Сильви, широко раскрытые и замершие на моих, притягивая и завораживая мой взгляд…
…Сигнал тревоги, незнакомый, как и новое железо «Ценг», но с одним-единственным возможным смыслом…
…и рука Мураками, поднятая, – рука с «Калашниковым», сорванным с пояса…
…Мой собственный крик, растягивающийся и вторящий его крику, когда я бросаюсь наперерез, безнадежно медленно…
А потом на востоке разорвались тучи и извергли ангельский огонь.
И причал озарился светом и яростью.
И упало небо.
Я не сразу понял, что это не новый сон. В сцене вокруг чувствовалось то же галлюцинаторное отрешение, как в кошмаре о детстве, который я пережил после шокера, то же отсутствие вменяемости. Я снова лежал на причале питомника Шегешвара, но он был пуст, а мои руки вдруг оказались свободны. Поверх всего плыл легкий туман, а из картинки снова утекли цвета. Грав-сани терпеливо парили на прежнем месте, но по извращенной логике снов теперь на них лежала Вирджиния Видаура, с лицом, бледным по обеим сторонам от огромного синяка. В нескольких метрах от меня вода в Просторе местами необъяснимо горела бледным пламенем. За ним наблюдала сидящая Сильви Осима, сгорбившись на одном из кнехтов, как рипвинг, и не двигаясь с места. Она наверняка слышала, как я с трудом поднимался, но не пошевелилась и не оглянулась.