— Это не секрет, — не вдруг и негромко сказала Лена.
— Я знаю. Так же, как знаю, что я — не могу без вас. Все это время… Все время — от первой минуты, когда вы меня спросили, не сшил ли я бесплатно костюма, и до сегодняшнего дня — я думал о вас. Мне очень плохо. Мне никогда не было так плохо. Вы видите, каким я стал. У меня никого нет. У меня были жена и дочка… Они погибли в войну. То, что я вам скажу, — ужасно. Но даже когда я получил известие о их смерти, — мне не было так плохо. Поступайте как знаете. Но не выходите замуж. Не лишайте меня последней надежды…
…Лена боялась Максима Ивановича. Ей казалось, что она живет с сумасшедшим и что сама тоже сходит с ума.
Переехала она к нему неожиданно, тайком от родителей, от Алексея, а может быть, и от самой себя.
Отец звонил в редакцию, звонил Вязмитиным, ее разыскивала милиция.
Наконец дома узнали, что она у Максима Ивановича. Каким путем — Лене было неизвестно до сих пор.
Отец пришел сюда.
Как сейчас, Лена легла на тахту и отвернулась к стенке. Затем превозмогла себя, поднялась и сказала:
— Я, папа, останусь здесь.
Отец ушел испуганный и подавленный.
Когда за ним закрылась дверь, Лена почувствовала, как сердце медленно поднимается вверх, куда-то к горлу, и бьется там часто и больно.
На следующий день Алексей позвонил по телефону.
— Я не пойду, — сказала Лена, когда Максим Иванович ее позвал. — Я не могу…
Пришла мама. Максима Ивановича не было дома. Очевидно, ждала на улице, пока Лена останется одна. Спокойная, сдержанная, уверенная в себе. Только под глазами, всегда лукаво прищуренными, а теперь усталыми и печальными, нависли мешки…
— Я не могла иначе, — сказала Лена ей и себе. — Если бы человек лежал на рельсах… И только два выхода — раздавить его или… Или жить с ним. Я не могла иначе. Мне хорошо…
Она сказала неправду. Все это было иначе. Но как же все-таки это было?
Жалость?.. Да, жалость. А вдруг… А вдруг он в самом деле… в самом деле погибнет… И она пошла с ним. В эту комнату. И пила с ним крепкое и сладкое вино. И позволила себя поцеловать…
А потом — это было, как в страшном, давящем бреду… Она знала об отношениях полов. Наслушалась от подруг. Читала. Но не знала, не догадывалась, что может быть такое. Что могут так целовать. Сначала было стыдно. Невероятно стыдно. Потом — страшно. Очень страшно. Потом страшно и не стыдно. Все равно. Все равно — после этого уже никому нельзя смотреть в глаза.
Слава Максима Ивановича росла, метод изготовления одежды, впервые примененный им и Алексеем, получал все большее распространение, на фабрику приезжали делегации со всех концов страны и из-за границы, Максима Ивановича приглашали делать доклады о новом методе, но он не радовался этому, а мрачнел и худел все больше и твердил: