"Зачем я здесь, на этой смотровой площадке?" - снова подумал он после минутного оцепенения.
То, что он видел, уже давно не будило его любопытства, а вызывало лишь глубокую подавленность. Человек устроен так, что напряженно интересуется чем-то только до тех пор, пока у него есть ощущение, что в конце концов, пусть ценой неимоверных усилий, но он все же сможет это постичь; но лишь только _ощущение возможности понимания_ сменяется сознанием его полной непостижимости - он старается забыть о самом существовании этого непонятного, старается от него отдалиться и отгородиться. Здесь Булочкину некуда было прятаться, кроме своей "квартиры", непостижимое начиналось за ее порогом и караулило его на каждом шагу. Все чаще на предложение Макса прогуляться Булочкин говорил: "Что-то не хочется... Еще не улеглись предыдущие впечатления", - и предлагал сыграть в теннис. За шахматы он не садился с Максом ни разу: ему было бы невыносимо сознавать и видеть, как тот играет в поддавки и очень естественно огорчается проигрышу...
Макс подошел и стал рядом, непринужденно, но точно так же, как Булочкин, облокотившись о перила.
Булочкин не ощутил ни благодарности, ни неприязни, он, как уже не раз за последнее время, чувствовал лишь глубокое, безнадежное отчаянье, из которого ему надо было вырваться любой ценой. Он закрыл глаза и положил голову на руки, лежащие на перилах.
- Вам нездоровится? - спросил Макс.
- Да нет, ерунда, - не сразу и медленно ответил Булочкин, - так: просто небольшая усталость...
"Может, действительно организовать этот дурацкий Институт Проблем Земли и стать его директором? - подумал он. - Стоит лишь пожелать - и все будет на уровне земных образцов. Будет солидное здание где-то в лабиринте их сооружений; сделают еще две-три сотни вот таких же Максов в выгоревших штормовках... или в смокингах - как пожелаю, на дверях укрепят таблички с названиями отделов и лабораторий; будут полированные столы, несгораемые шкафы и сейфы. На столах - телефоны и электронные калькуляторы, в вестибюле будет дежурить сержант милиции, а по утрам - приходить тети Кати, наводить пылесосами и швабрами в отделах порядок..."
Вдруг неправдоподобно ярко и ясно Булочкин увидел одну из картин своего детства. Словно со стороны он увидел берег Амура, весь в чистой, гладкой гальке, за которым начиналась тайга, себя и брата на этом берегу. Ему было тогда восемь лет, а брату всего шесть. Они ловили рыбу: брат на удочку, а он на закидушки. Рыбалка была одним из главных летних развлечений. На кукане уже трепыхались несколько скрипучих касаток и серебристых темноспинных чебаков. День стоял безветренный и солнечный, дно было далеко видно сквозь прозрачную воду...