Мистер Блэкхорн помирает на блохастом тюфяке,
А супруга щеголяет в новом модном парике
[1].
— Замолчи сию минуту! — гаркнула мамаша Снэгсби и повернулась к миссис Блэкхорн: — Пожалуйста, простите нас за то, как ведёт себя эта несносная девчонка. Уж сколько раз ей говорили, чтоб не смела придумывать от себя!
— А по-моему, отличные стихи, — заявил мистер Блэкхорн.
Его супруга повалилась на кровать, вопя что-то нелестное в мой адрес. Мамаша Снэгсби кинулась её успокаивать, а Эзра тем временем отвёл меня в уголок и усадил на стул.
— Посиди тут, Айви, — сказал он, — пока мы не закончим.
Миссис Блэкхорн наконец перестала скулить и вышла из комнаты, чтобы привести себя в порядок и поправить парик. Вошла горничная с подносом. На подносе был чайник чая для Снэгсби и стакан тёплого молока для меня. Вообще-то я терпеть не могу тёплое молоко. Невероятная гадость. Но мамаша Снэгсби почему-то всякий раз, когда мы являемся к смертному одру очередного клиента обсуждать детали заказа и всё такое, прямо-таки настаивает, чтобы я выпила стакан молока.
— Как тебе не стыдно, — проворчала она, вручая мне стакан. — Ты вела себя просто непростительно. Пей молоко и держи рот на замке.
Для разнообразия я решила послушаться.
— Просыпайся!
Меня трясло. Нет, меня трясли: чья-то рука схватила меня за плечо — и ну дёргать туда-сюда.
— Просыпайся, говорю! — прошипела мамаша Снэгсби. — Проснись сию же минуту!
Я открыла глаза. Почувствовала жар в груди. Огляделась, моргая. Зевнула мощно, как слон, и основательно потянулась. Я не сразу поняла, где нахожусь. Ах да, в спальне умирающего мистера Блэкхорна. То есть уже не умирающего. Мёртвого. Его тело было полностью накрыто простынёй. Миссис Блэкхорн по-настоящему плакала у смертного ложа.
— Но я думала… Мистер Блэкхорн же говорил, что ему стало лучше, — тихо сказала я.
— Он ошибался, — ответила мамаша Снэгсби.
— Сколько я проспала?
— Да уж порядком. — Мамаша Снэгсби взяла со столика пустой стакан из-под молока. — Что-то у тебя это стало входить в привычку, юная леди. Ты что, по ночам не спишь?
— Сплю сном младенца, дорогая, — возразила я и попыталась было встать на ноги, но голова отчаянно закружилась, поэтому пришлось снова сесть.
Я и правда задрёмывала во время таких визитов несколько раз за эти три месяца. Сразу как прочитаю стихи у постели умирающего. И это очень странно. Была и ещё одна странность: я чувствовала отчётливое тепло в груди. Я поднесла руку к сердцу и поняла, что тепло исходит не от меня. А от алмаза Тик-так. Наверняка этому было какое-то разумное объяснение. Вот только я никак не могла его найти.