Терсфильду казалось, что у старика в голове не все благополучно. Пока он говорил, руки его все время шарили в ящике. Продавец следил за ним с нетерпеньем.
— Вы меня поняли? — спросил он. — конечно, я знаю, что это обвинение нелепо. Вас не было дома всю ночь. Можно представить доказательства, а в случае, если… — Он круто оборвал, слова замерли на губах: старик вытащил из ящика какой то предмет и положил его на стол между ними.
Это была дубовая палка с толстым набалдашником. Ошибиться было невозможно.
— Господи! — вскрикнул Терсфильд, — откуда вы это достали?
Викстед с минуту смотрел на палку, потом поднял глаза на своего посетителя.
— Я нашел ее в кустах, в сквере, — сказал он, — я не знаю, как она туда попала.
— Это та самая палка, которой я убил Марстона.
>…Это та самая палка, которой я убил Марстона.
Все было сказано так просто, что Терсфильд не поверил своим ушам.
— Что такое? — закричал он, наклонившись вперед и с диким изумлением смотря на старика.
— Боюсь, что я слишком поразил вас, — ответил тот, — да, это я убил его. Я заметил, что там, на допросе они подозревали меня. Во всяком случае, завтра я сознался бы сам. Напряжение оказалось слишком сильным. Вы вряд ли сможете понять, что я вынес за последние два дня.
— Но… но… — Терсфильд не находил слов. Почва заколебалась у него под ногами. — Ведь, это же невозможно!
— О. нет! Это так. Видите ли, я не на всю ночь уходил. Я вернулся неожиданно около двух часов и чувствовал себя слегка возбужденным. Я поднялся наверх, никак не ожидая застать там Марстона в такой поздний час. Я хотел взять там свои бумаги, которые он удержал у меня.
Я ненавидел его сильно. Когда я открыл дверь, в комнате было темно. Только на столе горела лампа и освещала Марстона, сидевшего спиной ко мне. Входя, я наткнулся на палку; вероятно, ее забыл у двери кто-нибудь из посетителей. Внезапно во мне проснулась непреодолимая ненависть к этому человеку. И я убил его палкой на том самом месте, где он сидел.
Он передавал эту историю ровным, спокойным голосом, почти без всякого оттенка волнения или какого-либо другого чувства. Терсфильд слушал его, в нем крепло сознание, что все это — правда, и чудовищное сооружение, воздвигнутое им самим, начало рушиться вокруг него. Он задрожал.
Старик продолжал говорить, казалось, не замечая, какой эффект производят его слова.
— Как только это было сделано, я бросился вон из дома. Несколько часов я бродил по улицам, Было раннее утро, когда я вернулся, но я недолго мог оставаться в комнате. Исчезновение палки поразило меня. Теперь я знаю, что захватил ее с собой. Вы видите, я могу объяснить все.