- Бабушка, если бы вы знали! - плакала Сю. - Если бы вы знали!… Мы перебирали рис… А надсмотрщик подслушал сказку… и всех… побил всех…
- Шао Янь заступился за Цзун-Цзунгу, - объяснил Ли Ень.
- Я сказал ему, что он не смеет её бить. Она ни в чём не виновата… Её за долг сегодня только привели к Чену… - Шао Янь остановился посреди фанзы и сжал кулаки. - А он и её побил…
- А потом побежал жаловаться самому Чену… - рассказывала, глотая слёзы, Сю Ли.
- Чену? - ужаснулась бабушка Гуан. - Ой-ай-ай! Шао, я ведь говорила тебе, что нельзя сердить надсмотрщика!
- Чен велел или выгнать Шао и никогда больше не нанимать на работу или побить! - перебивая друг друга, рассказывали Сю Ли и Ли Ень.
- Горе моё! - всплеснула руками бабушка.
- Я согласился… - угрюмо и сурово сказал Шао Янь. - Согласился, чтобы надсмотрщик меня побил… Я не кричал совсем… Ни разу не крикнул…
Бабушка Гуан остановилась перед внуком и посмотрела ему в глаза.
- Я же знаю, что нельзя потерять работу, - просто добавил Шао Янь.
- Шао… - прошептала бабушка и умолкла. Что могла она сказать внуку? Он всё понимал сам.
Бабушка заботливо помогла Шао Яню снять рубашку и взяла у него из рук полотенце.
- Что делать, бабушка! - улыбнулся ей Шао Янь. - Он бы просто выгнал меня с работы… и всё равно побил бы…
Дети уселись на ещё тёплом кане, и Шао Янь гостеприимно сказал Цзун-Цзунгу:
- Садись, ты ведь тоже хочешь есть… вот каша. Ешь вместе с нами.
Цзун-Цзунгу очень изменилась за этот бесконечно длинный, страшный день. Глаза её запали, лицо как-то сразу похудело. Болели натруженные за день руки, подушечки на пальцах опухли и занемели, от долгого сидения ломило поясницу, от каждого поворота головы ныла шея, огнём горела рассечённая плёткой щека. Цзун-Цзунгу казалось, что не будет конца этому ужасному дню. Казалось, навсегда ушло из жизни всё родное, ласковое, нежное, и не «было сил раскрыть запекшиеся от жажды губы.
- Если бы можно было сделать так, чтобы всем вместе убежать!
Кто сказал эти слова? Шао Янь? Или, может быть, Сю Ли? И можно ли убежать? Куда? Всюду плётка и страшная фигура помещичьего надсмотрщика. Цзун-Цзунгу прислонилась головой к стене и закрыла глаза.
- Что ты говоришь, Шао? - недовольно сказала бабушка Гуан. Она боялась таких разговоров, боялась за своего внука.
- Ты, Шао Янь, говоришь - наступит время, когда Чену придётся удирать. Так-то оно так, но ведь ты не знаешь, когда наступит это время… Вот, дети, послушайте. Давно это было. Царствовал тогда в Китае царь Чжу Ли-бо. Царствовал он, и страшно стало ему, задумался оп: когда умирать придётся? А жил в одном селе Хон Те-гуи - мудрый человек. Позвал его Чжу Либо, спрашивает: «Скажи мне, Хон Те-гун, долго ли я и мой род будем царствовать?».