Петро попытался встать. Спину ломило, ноги дрожали, но ничего, идти сможет. До сторожки рукой подать. Уже оттуда позвонит.
«Э-эх, как Жука жалко. Добрый был пес, преданный. Никак с десятку лет вместе провели, и надо же... Жалко».
– Аууууу! – вой раздался далеко, волнующе.
«Ребятушки, – прошептал Петро. – Родные!»
Хромая, он поднялся на невысокие ступени и открыл дверь...
Вспышка была только одна. Яркая.
Рюкзак отлетел в сторону. Дверь разнесло в щепки.
– Ауууу! – серые тени влетели в дом. Раздался визг и снова вой.
«Жука, жалко», – последний раз, тоскливо подумал Петро, проваливаясь в темноту, и в предсмертной вспышке увидал склонившуюся над ним волчицу.
Духота. Осенняя. Пахнущая листвой и никак не наступающим дождем. Уж, лучше б шарахнул – проливной, переходящий в снег. Но нет, полмесяца минимум парить будет. Бабье лето.
Плюнуть на всё и пойти купить пивка.
– Леший! Это тебе, что б жизнь мёдом не казалась, – гоготнул, заглядывая в кабинет, и кидая папку на стол, Семен. – Сообразишь на троих, – он подмигнул, бросив насмешливый взгляд на уже две возвышающиеся башнями папки. Тут же перевел взгляд на стопку у стола. – Эх, Леший, трудная и неприступна вавилонская башня! – и снова гоготнул.
Леший.
Это не прозвище даже. Это фамилия. Кондрат Разумович Леший. С такой фамилией, просто грех, если тебя будут звать по имени. Хотя, парочка человек найдётся. И сейчас, в тот самый момент, когда Кондрат косо, недовольно, смотрел на тонкую папку с надписью дело № 25468, один из таких, звонил ему на сотовый.
– Да!
– Кодя, ты совсем ко мне не заходишь, – серьезно, одновременно расстроенно проговорила трубка. – Я скоро забуду, как ты выглядишь!
Леший вздохнул.
– Лика, мы в разводе!
– Кодя, – голос стал настойчивым. – Ты обещал мне помогать, ты не забыл?
Кондрат вздохнул. Обещал. Хотя, иногда, ему очень хотелось забыть о существовании бывшей жены.
– Что случилось?
– Я уезжаю к маме? На месяц-два. Ты же знаешь её отношение к собакам.
– Такое же, как и ко всем живущим...
– Не начинай, – беззлобно перебила бывшая. – Почему, ты вечно ерничаешь?
– Это не ерничество. Твоя мать ненавидит всех, кто дышит. Особенно, если дышит рядом с ней.
– Ты редкостный хам.
– Ну, так не звони мне!
Лика замолчала, но всего на минуту. Потом раздался жалобный вздох.
– Так ты возьмешь, Тайру?
Тайра – хаски, с пристальными синими глазами. По совести, куда умнее собственной хозяйки.