. Сам Горбачев в итоге отказался от идеи поэтапных перемен и взялся менять почти все сразу – политическую систему, экономику, идеологию, межэтнические отношения, внешнюю политику, даже само понятие советского человека. А это уже не просто пахнет революцией, а действительно является ею. Почему же тогда он называл себя сторонником постепенного проведения реформ? Потому что он был менее радикален, чем его предшественники (Ленин и Сталин) и чем его преемник Борис Ельцин, который попытался создать капитализм практически в одночасье – путем “шоковой терапии” для экономики. По словам Горбачева, он собирался совершать “революцию эволюционными средствами”
[669].
Это была скорее абстрактная формула, нежели практическое руководство, применимое к повседневной деятельности. Но и это тоже характерно для Горбачева. Грачев упоминал о такой особенности Горбачева-политика, как “граничившее с отвращением нежелание заниматься рутинной, повседневной, систематической работой”. Его больше привлекали “‘большие дела’, крупные идеи, судьбоносные решения, проекты, уходящие (и уводящие) за горизонт повседневности”. Он предпочитал беседовать с теми, “кто отвлекал от будней, от скучной текучки, приглашал в разреженную атмосферу мира высоких идей. Тогдашний состав Политбюро явно не годился для философских диспутов в духе Афинской школы…”[670] Эти же особенности помогают понять, о чем прежде всего думал Горбачев, когда в марте 1985 года вступал в должность генсека. Много лет спустя, в разговоре с Млынаржем, Горбачев так описал свой “первоначальный план”: ему хотелось “совместить социализм с научно-технической революцией”. “Используя преимущества, свойственные (по нашим представлениям) плановой экономике, применяя всю полноту правительственной власти и так далее, можно было бы добиться перемен к лучшему”. Но это не похоже на план. Это больше похоже на мечту[671].
Перед Горбачевым стоял главный вопрос, сакраментально задававшийся еще Лениным: “Что делать?” И он касался не только политического курса, но и методов ведения политики. Возглавив сверхцентрализованную государственную систему, Горбачев получил огромную власть, но все равно не мог делать все, что захочется. Хотя почти все его коллеги по Политбюро соглашались с тем, что перемены нужны, большинство склонялось в пользу минимальных изменений, которые не затронули бы их собственных полномочий и привилегий. Позднее Горбачев признавался экономисту Абелю Аганбегяну: “они меня взяли в кольцо”[672]. Необходимо было удалить стариков, но если бы Горбачев стремительно выгнал их всех, это напомнило бы “чистки” в духе прежних правителей. Поэтому ему приходилось соблюдать осторожность, пускай даже в ущерб собственной свободе действий.